Форум

Когда в реальность мы могли бы
Вернуть и сказку и мечту,
Мы не искали бы в приливах
Те галочки, что нам зачтут.

1. Великий Храар щедр к тем, кто щедр к нему. Не бойся пролить кровь, не скупись на жертвы священному Храару, ибо что ценно здесь – бесценно в его чертогах. Да пребудет с тобой храбрость, да прибудет с тобой Кровавое Пламя.

Земля дрожит. Нет конечно, они живут ведь не в Китае или Японии, или на острове и земля дрожать никак не может. Скорее Владу хочется думать, что она дрожит, что вместе с ними грохочет всё вокруг, ходит ходуном. Вибрация, дребезжание, подскакивающие на земле камешки – И Великий Храар с ними.
Под маской лицо невыносимо потеет. Она тяжелая, глиняная, эта маска, они такие на силу отыскали, и Владу приходится её поддеть снизу, чтобы оторвать от лица и на секунду вздохнуть чуть глубже.
Рядом раздается полукрик, полувизг, неистово-игривый, нечеловеческий, от которого внутри всё вздрагивает и колотится. Так кричат некоторые животные во время случки, а ещё – подростки, зараженные жаждой разрушения.
- Ай-да, Ай-да, айайайайай-аааа!
Сердце и правда стучит словно бешенное. Сжимается, разжимается в только ему понятном ритме, толкает кровь. Кровь бурлит и шумит в ушах так, словно проперченная. Бух, бух, бух, бух… Врач сказал бы, что это просто выброс адреналина. Старейшина бы сказал, что именно так пробуждается Великий Храар.
Влад поднимает ногу и с силой врезает прорезиненной подошвой кроссовка по идеально-чёрной дверце. Никакого урона. Но глухой звук в ответ – достаточная награда. Как священные африканские барабаны, ещё одна дань божеству. И азарт. Что ноги? Только тело. Останутся ли на машине вмятины…?
Удар, ещё один, резкий грохот и вот на капот машины вспрыгивает рослая Светка. У Светки маска лисицы с высунутым языком и есть что-то пугающее в этой непропорционально длинной, розовой, чуть влажной ленте. Она не похожа на человека, ржущая рыжая тварь и Вадик ржёт вместе с ней. Ноги по звериному сгибаются в коленях, становятся послушными и пружинистыми, и он прогибается, пригибается к земле, чувствуя во всём теле едва заметную, щекочущую дрожь. И в животе щекочет яростью, радостью и немного – похотью.
Он воет, ударяет кулаками по чёрной лакированной поверхности, едва не попадая Светке по ногам, и взбирается к ней. Великий Храар смотрит на них, и они отвечают ему преданностью, устраивая пляски в его честь, подпрыгивая, улюлюкая, вбиваясь кроссовками в зеркально чистую поверхность – смотри, Великий, смотри, всё для тебя. Ноги для тебя, руки для тебя, руль, капот, колёса, переднее стекло – всё для тебя.
Светка улыбается ему через прорези маски и высовывает ещё один язык – уже настоящий. Дразнит, покачивая в руках громоздкой деревянной битой – и ударяет ей прямо по лобовому стеклу. Влад хватает её за руки, за плечи, за грудь, хватается за ручку длиннющей биты – дай, дай, дай мне!
Остающиеся на идеальной поверхности трещины и вмятины удовлетворяют что-то глубоко внутри. И руки трясутся и грудь ходит ходуном, и под рёбрами что-то, что Старейшина называет духом Храаро, трусится от радости мелким песком. О Славься, Великий Храар!
А потом Светка чиркает спичкой и вверх взмётывается горячий столб Кровавого Пламени.
Славься, Славься, Великий Храар!!!

2. Не стыдись жертв Великому Храару, ибо это – самое священное, что может быть. Люди должны знать, за кем ты следуешь и почему, чтобы могли к тебе присоединиться, дабы всем вместе славить имя Священного Нашего Храара, да падёт его семя на землю.

Отец очень бледен. Испуг у него на лице не поддельный, страх, мольба, когда он плотно прижимает трубку телефона к уху. Влад смотрит на него и ничего не чувствует. Лицо, потрескавшееся заглубившимися морщинками, его бегающий взгляд, его… Вызывает странное чувство лёгкой, снисходительной жалости и немного – раздражение.
- О Господи…. Она сгорела дотла? Я надеюсь, никто не пострадал? – он ходит по комнате туда обратно, мельтешит у Влада перед глазами и заставляет дергаться, когда оказывается слишком близко. Влад всё ждёт и ждёт и ждёт, когда говоривший в трубке наконец-то назовёт имена виновных, или, хотя бы скажет, что их было двое, что сначала машину разбили, надругались, что они были в масках, но неизвестный по ту сторону телефонной трубки молчит. Молчит и мальчик. В какой-то момент ему надоедают метания отца и он жмурится. Перед мысленным взором моментально возникает маска лисы с двумя языками, залитая горячим, оранжевым светом, летящие во все стороны искры и невыносимый жар. А потом – долгий-долгий бег по дворам и кварталам, так, что ноги в кроссовках кажутся совершенно отбитыми. Слава Великому Храару.
Влад не может себе врать, что не боится отца. Боится, ещё как, особенно сейчас, когда отец то бросается тряпичной куклой на стул, то снова вскакивает, сначала белеет, а потом вдруг багровеет от едва сдерживаемого бешенства. В памяти ещё сохранилось, какие у отца грубые руки, движения, какой он сильный и неумолимый. И как больно бывает потом, до слёз, до истошного крика, когда его ярость находит свой выход.
Лисица в голове хихикает и касается мокрым языком уха. У неё обнаженная грудь и тонкие плечи. Вадик думает о том, как потом, после всего, она будет восхищённо трогать следы на его теле и возносить молитвы Великому, восхищаясь его жертвой… Если он выживет.
Это как зажмуриться и прыгнуть в непроглядный омут. Хватило бы духу на самое главное, а остальное… все мы подвластны одному Храару. Будь что будет.
Влад молчит так долго, что у него язык прилипает к нёбу и сохнут губы. Но когда отец садится напротив, обхватив голову руками, каким-то чудом всё же прорезается голос:
- Это я – он сидит прямо-прямо, словно готовый к расстрелу. И когда отец вскидывается, поднимая на него недоуменный взгляд, повторить становится куда легче – Это я сжёг машину.
Приходится растянуть губы в ухмылке, чтобы отец поверил.
Славься, Великий Храар!

3. Будь готов пострадать за Великого Храара, ибо это – великое благо и великая Жертва. Не благочестив тот, кто не испытывал страданий во имя веры.

- Ты… что…?! – Отец впивается руками в стол между ними, и с такой силой, что тот качается и бьётся ножками о пол. Но пугает не это, а отцовский взгляд, какой-то сразу верящий и моментально потемневший. К горлу ожидаемо подкатывает знакомая тошнота – З-зачем..?
Храар велик, но он не может обуздать этот страх, от которого плывет комната и немного кружит голову, иначе Жертва будет неполной. И поэтому Владик просто пытается сглотнуть склизкий комок, молчит, и ждёт, что будет дальше. На задворках сознания возникает трусливое желание забыться, совсем забыться, и очнуться потом, гораздо позже, когда всё закончится и Жертва уже будет отдана. Но нет…
Даже если бы ему было что сказать, Влад бы не решился. Впрочем, от него ничего и не требуется: до отца доходит и так. Ножки снова бьются об пол. Живот подводит.
- ЭТО ОНИ?!!! – рявкает вдруг отец прямо под ухом, и комната дёргается, голова мотается в сторону, ворот рубашки до боли впивается в шею – ЭТО СНОВА ОНИ?! ПРОКЛЯТАЯ СЕКТА!!!
Комната снова дёргается, поворачивается, и Влад внезапно видит перед собой… Храара. Такого, каким его описывал Старейшина: перекошенное багровое лицо в трещинках и налитые кровью глаза, тяжелое дыхание. Владик испуганно жмурится, дёргается, смотрит снова. Если в отца вселился Храар, значит всё идёт именно так, как должно быть.
Ворот футболки натягивается, табуретка внизу куда-то плывёт. А потом вдруг Влад стукается грудью прямо о стол, да так, что дыхание перебивает, а куда-то в пах впивается его острый край. Тело живое, оно не подчиняется Владу, оно не знает про Хаара и Жертву. Оно просто боится и хочет спастись. Оно вскрикивает, дёргается, хватается за столешницу, пытаясь с неё сползти, ёлозит и двигается, расправляет лёгкие, хватается за штаны с бельём, которые вдруг оживают и бешенными рывками начинают сползать вниз. Скрипят не швы даже, а сама ткань стонет и хрустит от такого обращения. Но пугает даже не этот бескомпромиссный, бешенный напор, не эти рывки, а молчание. Отец не отчитывает, не спрашивает, даже не орёт, только вжимает сына в стол, который моментально становится липким от пота. Влад физически чувствует, как на бёдрах полосами отпечатывается край столешницы. Больно. Только кажется, что это больно, потому что потом…
Звякает пряжка, пауза, оглушительный щелчок… Влад на секунду приподнимается на носках, отрываясь от стала и плюхается обратно, снова натыкаясь животом на край. Ягодицы запоздало дёргаются, словно хотят сбросить с себя первую огненную полоску.
Кровавое Пламя.
Отец не делает пауз. Для своей ярости он пугающе собран и методичен. Ремень словно на несколько секунд прилипает, приваривается к горящему заду, и кажется, что отрывается вместе с кожей только затем, чтобы впечататься снова. Щелчок, ещё щелчок, и ещё и ещё…
И в какой-то момент Влад не выдерживает. Лицо Храаара плывёт, размытое слезами и отплывает куда-то в сторону. Рассыпается огненными искрами лица. Влад безуспешно пытается выползти из под отцовской руки и сползти вниз, но хищная кожаная петля ловит свою мишень снова и снова, не по ягодицам даже, а по совершенно беззащитным, нежным бёдрам. И рождается мольба. Мольба не Великому недостижимому Храару, а куда более родному и понятному существу:
- ПожаааАААаа… - и резко, на выдохе – Папа!!!
И снова вой. Мольба не услышана. Отец так же далёк, как и Светка и Старейшина и Храар. Есть только стол-эшафот, распластанный на нём мальчишка и тяжелый солдатский ремень. И он вцепляется так, что нет никаких сил сдерживаться, только отвечать ему в полный голос и подкидывать вверх, то воспаленный зад, то ноги и упираться руками в столешницу в неловких попытках встать, и не понимать, почему не получается. Так и должно быть, так правильно, он знал, на что шёл. Он знал, ради чего. Но сейчас об этом не думается, только перед глазами плывёт, а правая нога то и дело врезается коленом в неудобно подвернувшуюся ножку стола. И не хочется уже ничего, ни Жертв, ни наград, ни Светкиных объятий. Хочется только, чтобы это всё закончилось. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Храар не слышит. Отцу он не может сказать сам. Только выть и барахтаться, когда тот дёргает и вжимает метнувшуюся к заду руку в спину.
И кажется, что всё это никогда не закончится… Но оно заканчивается.
И тогда отец перематывает ремень и выпускает пряжку.

4. Оставайся верен Великому Храару что бы не случилось.

В глазах медленно проясняется. Тело болит невыносимо. Не только зад, а всё: голова, руки, плечи, спина, отбитое правое колено. Но ничего больше не вжимает сверху и от края столешницы больше не саднит – всё перебил совершенно другой, нестерпимый огонь. Влад знает, что это не так, но сейчас кажется, что на ягодицах совсем нет кожи, только одно голое мясо.
Отец где-то рядом. Он трясёт его за плечо, у него срывается голос, он что-то спрашивает, что-то говорит…
Влад медленно трогает лицо.
- Влад, о Господи… Скажи что-нибудь, Влад!
Мальчик неловко поворачивает голову. Отец снова стал прежний, он больше не напоминаеи то грозное божество, которому поклоняется его сын.
Но Храар ближе.
- Влад…
Шея затекла, и горло саднит от долгого воя, поэтому голос хрипит едва слышно. И всё же…
- Слава Великому Храару…