Форум

Как под Новый год

Как-то под Новый год собрались у нас гости: сродники, друзья, кумовья. Вот сидим мы за столом, стало быть, ужинаем, о делах разных гутарим; вроде как все обсудили, а к песням рано ещё. И тут кто-то из молодёжи говорит: расскажите, мол, Макар Ильич, историю какую интересную! Ну, я покумекал-покумекал, да вот чаво вспомнил.

Было это давным-давно, когда трава была зеленее, небо голубее, вода мокрее, а я годков этак на 30 моложе. Помню как сейчас: женушка моя, Прасковья Тимофевна, до сестры своей Матрёны побегла, да задержалась там, а мы с ребятами - их тогда трое у нас уж было: Ванятка, Егорка да Алёшка - стало быть, дома остались. Вот сидим-посиживаем, я - на печи цигарку из свежей махорки налаживаю, они - подле, коняшками да солдатиками, что я им из чурбачков состругал, играются. А за окном вьюжит, морозец потрескивает, почитай, конец декабря - Новый год на носу. Вдруг послышалось мне, будто в окошко кто-то постучал. Я и командую старшому своему, Ваньке:
- Поди, глянь, кого нелегкая принесла. А то, мож, мать до дому вернулась?
- Так чаво б она стучать стала? - нехотя отрываясь от своего занятия, пробурчал Ванька в ответ.
Агась. Сходил, значит, возвращается - нет, говорит, никого. Ну, нет так нет. Только я опять за самокрутку принялся - как поскребся кто в окошко. Да что ты будешь делать!
- Да кто там? - крикнул я, собрался уже слезть с печи и сам идти смотреть, чьи это шутки, как дверь в сени открылась, и в избу ввалился густой туман. Мальчата мои так и замерли, рты пооткрывали, смотрят во все глаза. Да я и сам-то никак не пойму: что за черт?! А туман-то чуть погодя рассеялся, и стоят, значится, у порога две барыни. Одна - высокая, пышная, в голубой шубе до пят, вензелями причудливыми расшитой, ворот и манжеты белым мехом оторочены; на голове шапка, разноцветными каменьями разукрашенная. Сама вся румяная, брови чёрные, губы что алые маки, смотрит сурово, аж до костей пробирает. Вторая - росточком пониже да и потощей, шубейка на ней поплоше да покороче, зато глаза смешливые, и сама как пританцовывает вся, сапожками топ-топ, а каблучки цок-цок.
Тут я с печи-то так и брякнулся.
Хочу спросить, мол, чьих будете? А никак! Рот-то открываю, да только как рыбёха на бережку воздух хватаю, а голосу нет.
А они тут и сами заговорили. Та, что потощей, спрашивает:
- Здесь ли Макарка Ильичев, бездельник да пьяница, что токмо и знает на печи лежать да в потолок поплёвывать, живет?
Я головой-то замотал:
- Нет, - говорю, - тут я с ребятам да ещё Прасковья Тимо…
И тут мне как в лоб кто дал: это ж я Макар Ильич, это ж меня они бездельником и пьяницей!
Тут уж не на шутку я взбеленился.
- А вы сами-то кто такие будете? И за каким таким делом в чужую избу без приглашения пожаловали? – брови-то я нахмурил, руки в боки, - ну?? Чаво замолкли?
Пышная барыня ещё суровей смотрит, но молчит, а тощая так и приплясывает, так вся и вихляется.
- А дело у нас важное, - говорит, - но для начала познакомиться надо. Стало быть, ты Макарка и есть? Ну а это, - показывает она на пышную, - сама Госпожа Порка. А я - Розга. Вообще-то, ее Величество, но можно и просто Розга, Розгочка. Теперь понял, зачем мы пожаловали? Год к концу идёт, пора итоги подводить, у кого какие прегрешения накопились, и меры соответствующие принимать.
- Ааа, так вы до ребят штоля пришли? - вроде сообразил я, - так не надо, я уж сам, ежли что, да и не больно они у нас и шкодливые. Вы б пошли лучше к соседям нашим, вон, через два дома, Фома с Меланьей, вот уж у них там есть за кого взяться: и бражкой не гнушаются, и куру с чужого двора к обеду спереть могут.
И как начал я расписывать, какие такие-сякие у меня соседи, сначала про Фому с Меланьей, потом про Ерему с Аксиньей, да так увлёкся, что и не заметил, что старшой мой сынок уже, готово дело, на скамейке лежит, заголившись, а барыни чуть в сторонку отошли и перешептываются.
- Я мальчонку пороть буду, - говорит Розга, - у меня опыта больше.
- А у меня рука крепше, - цыкает на неё Госпожа Порка.
Хотел было я возмутиться, с какой, дескать, стати они тут решают, какие у нас годовые итоги и какие нам меры принять надобно, да вместо этого возьми и ляпни:
- Эй, бабоньки, вы чаво там базарите? Не затягивали бы, - и тут же понял, что ох как зря я это сделал!
Сначала тощая ко мне повернулась, а за ней и пышная, да как попрут обе на меня!
- Ты, - тощая говорит, - Госпожа Порка, с окна заходи, а я у печки его прижму! Вот у нас кто по итогам года сейчас ответ держать будет!
Я как заору:
- Да вы чаво, кошёлки, совсем сдурели??!! - ухват схватил и давай вперёд его выкидывать, а они знай напирают, не боятся. Ну, думаю, одному мне не сладить.
- Ванька! - ору, - Алёшка, Егорка! Помогайте тятьке, чаво там столпились?!
А пышная уж совсем близко подобралась, руки растопырила. Ну, все, думаю, смертушка моя пришла! Эх, была не была! Пихнул ее ухватом в брюхо, она как завижжит:
- Шубу! Шубу замарал!
А я уж осмелел, наступаю, ухватом то бок ей зацеплю, то ногу; она пятилась, пятилась, пока спиной в дверь не уперлась. Я развернулся и на тощую попер:
- А тебя, - говорю, - в печь отправлю, щи сварю на мослах!
Как она заголосила! Побежала, пышную в дверь толкает, сама за ней следом. Так и побёгли со двора, вереща как две кикиморы.

- Ахахахаха, - залилась звонким смехом Прасковья, - ну ты и фантазееер, Макар Ильич! Ну и напридумывал! Не так дело-то было!
- Это как же не так? А как тогда?
- А вот как. Не на носу Новый год был, а именно в ту самую ночь, подзабыл ты, Макарушка, али помнить не хочешь? – лукаво взглянула на мужа Прасковья. – Я, как и в обычный день, затемно встала, по хозяйству хлопотать, но тот день-то особенный, праздничный. Значит, и стол богаче, слаще, сытнее и скоромнее должен быть, чтобы и ребятишкам в радость, и взрослым вдосталь.
Ну стало быть, я в печь порося молодого поставила томиться, с хреном и душистами травами, тесто на пироги замесила – ребятишки мои заранее и ежевики, и морошки, и клюквы в кузовках из лесу наносили, колбаски домашней накрутила, сыра отжала, грибочков да огурчиков маринованных и другого всякого по мелочи из погреба наносила, чтобы на столе не хуже, чем у других. Ну мало ли, кто из деревенских наших зайдет, стыдоба хозяйке, если стол негожий.
Конечно, и про квас с медовухой хмельной не забыла, тоже из погреба принесла. Медовуха моя, ах, хороша! – все бабоньки наши секрет приготовления выспрашивают, да только тайна это наша семейная, от прабабки моей мне досталась, знатная мастерица она в этом деле была!
Ну вот, значится, я по хозяйству хлопочу, в руках все горит, все поспевается, а Макар Ильич мой, знай, по хате ходит и пробы снимает – то грибок ухватит, то огурчика куснет, то колбаски отломит. Ну и рюмочкой медовухи все это нет-нет да запивает.
Он, вообще-то, у меня мужик справный, ласковый, детишек наших любит, меня не забижает – золото, а не мужик, только сильно он охоч до медовухи моей, уж как я не схороню ее в тайном месте – везде отыщет. Я иной раз могу и ухватом по спине Макара моего огреть, если больно прыткий в медовушных поисках оказался, но в тот раз я решила, что грех в праздник мужику настроение портить, пущай, думаю, лакомится.
К вечере я, почитай, все приготовила, в избе порядок навела, украсила еловыми ветками – только накрывай на стол и празднуй. А Макар Ильич мой к тому времени медовухи уже тааак напробовался… Полез на печь, самокрутку скрутил, подымил задумчиво эдак и слышу– похрапывать уже начал.
А я себе думаю – чего мне в щедрый вечер дома сидеть, скучать, схожу-ка я к сестре, к Матренке своей, заодно ей чего-то из угощений снесу. Пока мы с ней о нашем, бабьем погутарим, как раз и Макарушка мой уже тверезый совсем будет, а тут и Новый год поспеет, за стол садись и радуйся.
Растолкала я мужа, наказала, чтобы за ребятишками следил, младшенького из избы одного не выпускал, сказала, что к Матрене сбегаю на часок, покивал он мне сонно; корзинку с лакомствами собрала, туда бутылочку медовухи положила, платок и шубу накинула и тудой бегом – живем-то через пару изб друг от друга.
Прибежала я, а там, ой, господи, уже полна изба наших баб деревенских. Сестрица моя - вдовая, вот бабаньки наши в праздники и заходят к ней, когда минутка свободная от дел выдалась, ну, чтобы не скучала, значит.
Стол яствами да угощениями заставлен, ребятишки матренины рядом играют, огонь в печи трещит, тепло, уютно, весело.
Потрапезничали мы, по капельке медовухи выпили, ну и давай гутарить, как оно водится, о судьбе нашей бабьей да жизни семейной. Оно ж так: у каждого свое есть, чем поделиться хочется и совет дельный услышать. Устинья на Фрола своего пожалилась – хороший хозяин, работящий, да только во хмелю сильно буйный; меланьин Иван и не пьет, и не бьет, да мужской силой обделен, Игнат жаден без меры, Матвей – ни одной молодухи в деревне не пропустил, супружницу позорит. В общем, каждая нашла, чего о мужике своем рассказать.
Вот тут сестры, Марийка и Дарийка, и подскочили из-за стола, со смеху прыскают, в бока друг друга подталкивают. Обе девки на выданье, шалые, баловницы; отец их – Захар Богданыч, в дочерях души не чает, всем капризам потакает. Марийка – высокая, пышная в теле, ходит лебедем, а Дарийка – росточка маленького, юркая, вертлявая, быстрая, как куница лесная.
- Ну-ка, тетка Матрёна, - говорят, - открывай сундук свой девичий с приданым! Сейчас мы принарядимся и пойдем по деревне, по избам - за все грехи мужиков заставим ответ держать! Как раз на святой вечер самое время для такого дела.
Тут и бабы все наши развеселились, смех, шутки и прибаутки пошли. Вмиг крышку тяжёлого сундука с приданым моей сестрицы откинули. Проказницы вещи опытным глазом осмотрели: Марийка поверх своей шубы платок голубой длинный накинула, аж до самых колен вышло, на меховую шапку бусы из стекляшек разноцветных приспособила. А Дарийка с крючка шубейку цигейковую петрушкину - старшого сыночка матрениного 14-ти годков сдернула и на себя натянула. Румянец на щеках навели, губы алым накрасили и мигом за двери выскочили, только их и видели. Посмеялись мы с бабами – эх, молодость да задор, посидели ещё с часок, песни попели и стали по домам собираться: пора и честь знать, да и Новый год совсем скоро, надо его в избу запустить и встретить по чести.
Ну так вот, подхожу я, значит, к дому, и вижу: вдруг двери распахнулись, и Макарушка мой с порога выскакивает, расхристанный, волосы торчком, глаза, как блюдца, а главное, портки аж у колен; он их руками придерживает и так без портков, зайцем в сараюшку во дворе метнулся и в тот же миг дверчата сарая за собой захлопнул.
Тут в дверях и Марийка с Дарийкой показались, смеются обе, довольные, Дарийка розгой помахивает.
- Пойдем мы, - говорят, - в следующую избу, пока хозяйки домой ещё не воротились.
- Вот так оно и было взаправду. Макар Ильич долго мне ещё рассказывал, как к нему Госпожа Порка и Ее Величество Розга приходили, я, знамо дело, только слушала и головой сочувственно кивала. А самое главное, что с того дня Макарушка мой в сторону медовухи даже смотреть перестал, теперь на видном месте стоит, а он ее стороной обходит. И розги те, что девоньки забрать позабыли, до самой весны в сенях держал, хоть и не касался до них, - это уж шёпотом Прасковья добавила тем, кто поблизости сидел.
Гостям и смешно, и неудобно так, в открытую, над Макаром потешаться, да уж больно история забавная.

-Ну, ладно, будя тебе, Прасковья, - цыкнул на жену Макар, - я уж и сам забылся, как оно было, и ты, поди, наплела половину. Давай, вон, лучше, налей… квасу.