|
|
| |
Сообщение: 59
Зарегистрирован: 23.11.21
Репутация:
2
|
|
Отправлено: 31.12.21 00:15. Заголовок: Внеконкурсный. Семейный праздник. Автор irra
Семейный праздник
– Денис, мальчик мой, как я скучаю по тебе, как скучаю! – в голосе мамы зазвучали знакомые нотки, говорившие, что слезы уже близко.
– Мам, ну мы же видимся вот, всё ведь в порядке, ну что ты! Может, летом приедешь, сама ведь говорила, – Денис и верил, и не верил в эту летнюю встречу, главное, чтобы мама не расплакалась прямо перед монитором, как это часто бывало.
– Не знаю, Дэночка, не знаю, у Кристофера дела идут сейчас не лучшим образом, – уже всхлип.
На помощь, как всегда, пришла Юля:
– Елена Юрьевна, с Рождеством вас! Как вы классно выглядите! В гости собрались?
– Юленька, здравствуй! Какие гости, нет, только мы втроем, Рождество ведь семейный праздник. Только я все никак не могу привыкнуть к Рождеству без снега. Здесь погода сейчас, как у нас в сентябре.
Денис улыбнулся: все эти годы мама так и продолжала разделять «здесь» и «у нас».
– Mam, I want to talk to Dan too! – в глубине далекой заэкранной комнаты раздался шум, и перед монитором возникла веселая мордашка рыжеволосой семилетней девочки. – Dan, hi!
– Hi, Lis! Merry Christmas! How's the baby elephant? – поинтересовался Денис судьбой слоненка, высланного им на день рождения Лиз.
– It sends regards to you! – и через секунду слоненок уже хлопал ушами, показывая, что он, как всегда, весел, хотя и немного потрепан.
– Денис, давай сегодня тоже не пойдем никуда, – Юля забралась с ногами на узкий диван, чудом уместившийся на маленькой кухне их съемной квартирки, – посидим, поговорим.
Денис сгреб ее в охапку – такую в этих домашних драных джинсиках и клетчатой рубашке теплую, близкую:
– Давай не пойдем, давай, – прикоснулся губами к нежной ложбинке между ключицами.
– Да погоди, нет, – засмеялась, отстраняясь. – Давай тоже как семейный праздник. Глинтвейн сделаю, их Рождество отметим. Будто вместе с ними. Давай? Есть у тебя их фотки на компе, видосы?
– Видосов нет, а фотки, вроде, были, – Денис открыл папку «Наши фото». – Ну да, вот, сохранилось кое-что, что успел скачать.
– Ой, это ты? – голос Юли растаял от умиления. – Какой лопоухенький! И на сестренку совсем не похож! Сколько здесь тебе?
– Пять, вроде, – Денис давно не открывал эту папку, но помнил каждую фотографию. До мельчайших подробностей.
***
Денис помнил себя с пяти лет. Отдельными эпизодами, ощущениями, размытыми, как акварель, но все же помнил. И ощущения эти были разными, словно он жил в двух мирах – отца и матери.
Мир отца был колючим и светло-серым, как его свитер, в котором он неизменно ходил на работу. Сутулый, высокий, он выпивал утром две чашки кофе, целовал маму, перекидывал через плечо туго набитую сумку и уходил, чтобы вернуться уже поздно вечером. «Наш папа очень умный, – сказала как-то мама, – он ведет матанализ». В тот же день Денис достал из вороха игрушек огромный пластиковый корабль и назвал его «Матанализ». Играл с ним весь вечер, представляя, как папа ведет его через бури и снег. Ветер в лицо, волны величиною с дом, но папа сильный и смелый, он их не боится! Он никого не боится!
И тогда же, в его пять лет, впервые за какую-то детскую провинность, Денис так и не мог вспомнить какую, отец стиснул его плечо и отвел в кладовку – крохотную комнату без окон, заваленную домашним хламом. Едва поспевая за отцом, заплетаясь ногами, Денис исходил плачем, но как только щелкнул засов, замолчал. Что же тут страшного, это же кладовка, он в ней не раз был! Вон там должен стоять свернутый высоким рулоном ковер, а в том углу – неработающий телевизор, на котором так удобно сидеть. Но сейчас это была другая комната, и в ней жила она – темнота. Абсолютная, без единого проблеска света. Без надежды на свет, пока не кончится его заточение и не щелкнет засов. Он замер. Почувствовал, как сильно хочет пить, облизнул сухие губы. Нельзя шевелиться. Нужно быть тихим. Совсем тихим, чтобы темнота не увидела его, не заметила, что он здесь. Но он все же чувствовал, что она о нем знает. Когда отец открыл дверь и ворвался свет, темнота мгновенно смотала свои черные клубки, но Денис еще долго после этого не мог заходить в кладовку. В тот же вечер корабль «Матанализ» был брошен под кровать. Дальше. К стене. Навсегда.
А в мире мамы было шумно, суматошно, весело. Теплые руки, привлекавшие его к себе, окунавшие в мягкость рыжих волос. «Зайчонок!» Запах лака для ногтей. Мама работала в парикмахерской и всегда носила на себе этот запах как что-то неотъемлемо ей принадлежащее. Маму легко было любить. Радостно.
Денис всегда чувствовал, когда она приходила за ним в их детсадовскую группу. Оставлял недостроенные из кубиков замки и бежал в прихожую, где в ящичке с человеком-пауком висел его комбинезон. Скорее – в мягкость волос, запах лака. «Зайчонок!»
Может, потому и помнил именно с пяти, что однажды мама не пришла за ним. Он сидел в углу за детским столиком и пытался поставить в ряд маленькую армию игрушечных солдатиков. Они выстраивались и снова падали, как только слышалось «До свиданья, Наталья Сергеевна» и радостное топанье к шкафчикам с наклейками. Пока он не остался один, и солдатики уже не падали. Они стояли, ощетинившись игрушечными ружьями, пока не разлетелись раскрашенными кусочками по полу, а он все не мог успокоиться, плакал до икоты. Наталья Сергеевна говорила ему что-то виноватым голосом, гладила по голове, делила на двоих шоколадный батончик и все звонила, звонила кому-то.
За ним тогда пришел отец. Не сразу нашел человека-паука, неумело помог надеть комбинезон и застегнуть липучки на сапогах. Они ехали сквозь темноту и огни, молча поднимались на лифте. В квартире тоже молчали. На ужин отец дал кисель с застывшей желейной пенкой, потом велел идти спать. И нигде не было запаха лака для ногтей. Нигде.
Утром Дениса разбудили громкие голоса за дверью. Потом появилась мама, и он узнал, что она тоже умеет плакать.
С того дня отец часто забирал его из детского сада. И кладовка тоже была чаще, но Денис уже не боялся темноты, живущей в ней. Он научился с ней разговаривать, даже получал ответы. В их с темнотой разговоры врывались громкие, резкие слова, или шум падающего стула, или грохот входной двери. Но страшнее была тишина. Денису казалось, что в той тишине рождалось что-то чужое, холодное – и только кладовка спасала от нее.
Два мира разлетались все дальше и дальше. Отец становился с Денисом строже, а мама ласковей. Все чаще называла «зайчонком», прижимала к себе, окунала в аромат лака для ногтей и еще какой-то новый, незнакомый, едва уловимый.
Когда Денис пошел в школу, кладовка заменилась на чтение книг. Сесть за стол в гостиной, прочесть указанные страницы и пересказать. Отец был напротив, его лицо оказывалось совсем близко, и Денису трудно, почти невозможно смотреть в сощуренные глаза под сдвинутыми бровями. Он половину забывал, и нужно было читать снова.
Но однажды мир мамы исчез совсем. Денис отчетливо помнил: это было воскресенье. Не было привычного запаха оладий, не висело в прихожей ее пальто, в растворенном шкафу – пустота. Не было ее фотографии, что всегда улыбалась за стеклом серванта. Остался только мир отца, и Денис стал его частью. Нужно в девять закончить с уроками, в десять – спать. Школьный костюм – на плечики в шкаф. Утром – заправить кровать без складок. После школы – продленка, раз в неделю – бассейн. Это нужно для правильной осанки. Вместо «зайчонка» – «сын», «Денис». «Ты огорчил меня, сын», «Сын, мужчины не плачут», «Денис, ты уже взрослый».
Мама приходила по воскресеньям, высыпала на стол конфеты в ярких обертках, доставала принесенные прямо в тарелке теплые пирожки, называла «зайчонком», спрашивала о школе. Денису хотелось прижаться к ней, надышаться ею, но рядом был отец – с напряженными мускулами на шее, сведенными бровями, и Денис отвечал на вопросы о школе, бассейне, друзьях. Правильно отвечал. И мама угасала как-то, молчала, уходила.
Всегда уходила.
***
– А это ты где?
– На соревновании. Плаваньем тогда занимался. Серьезно так занимался, разряд имел, а в этих соревнованиях вообще третье место занял.
– А это отец с тобой рядом?
– Да. На все соревнования ходил, а сам плавать так и не научился.
– А это ты с кем? И что это за девчонка с вами? Симпатичная.
– Это я с ребятами из класса. Тридцать первого, кстати. Первый раз тогда отец в компашку отпустил. Оттянулись, понятное дело. Вроде, только пиво было, но меня порядком развезло.
– А отец что сказал? Ты ведь здесь где-то в классе восьмом?
– В седьмом. Я длинный всегда был. Да ничего особо не сказал, сказал, что дурак, подзатыльник дал и угнал спать. И вообще, Юль, давай уже свернем этот вечер воспоминаний.
– Да всего четыре фотки остались. А мама где? Хотелось бы посмотреть, какой она тогда была.
– Да не было ее уже тогда. В смысле, она тогда уже уехала.
***
Денис тогда первый раз узнал, чем пахнет свобода. Пивом «Жатецкий Гусь» и сигаретами марки «Прима». Свобода пульсирует в музыкальных колонках голосом Ильи Лагутенко, холодит руку стеклом открытой бутылки, горланит на морозе «С гранатою в кармане, с чекою в руке» и до охрипления, кто кого перекричит – «Уходим, уходим, ухоодим, Наступят времена почиище».
– Дэн, Дэн, лови снежок! – хохот.
Поскользнулся – и в снег, опять хохот.
– Дэн, давай Ритку проводим, ей мать в десять велела быть.
– Уже десятый что ли? Фигасе! – Денис вспомнил, что договоренность с отцом тоже была до десяти.
Ну да ладно, может, прокатит, Ритку западло не проводить, да и живет она недалеко. Пока шли, толкаясь, дурачась, пока ловили языком пушистые, холодные комочки сцепившихся снежинок, стало уже пол-одиннадцатого.
– Дэн, классно потусили!
– Классно, конечно, – Денис с завистью посмотрел на Костю, у которого они как раз и тусили.
Свобода Кости еще не кончилась: родоки отбыли в Египет, он под присмотром бабушки, живущей отдельно. А его, Дениса, свобода становилась все меньше и меньше. Тоньше, прозрачнее. Ею уже нельзя было дышать. У железной двери с двойным замком она и вовсе улетучилась.
Денис постарался войти как можно тише, но отец все равно не мог не услышать возню в прихожей. Он вышел из гостиной, сдвинул брови, молчал, и Денис привычно почувствовал себя виноватым.
– Па, мы Риту провожали с пацанами. Вот и…
– Что пили?
– Пиво. Ну честно, только пиво, и немного совсем. Где бы мы еще что-то взяли? Кто бы нам продал?
– Ладно. Раздевайся, умойся. Встречальщик Нового года из тебя сейчас никакой. Спать иди.
Когда Денис шел в свою комнату из ванной, увидел в гостиной отца – и его впервые резанула жалость. Он даже остановился, пораженный этим новым чувством. Отец сидел в кресле перед накрытым столом. Оливье, мандарины, шампанское, газировка для Дениса. Готовить отец никогда особо не умел. В углу мигала огнями искусственная елка, но это ее веселое мигание еще больше высвечивало одиночество сидящего в кресле человека.
Отец обернулся, будто почувствовав взгляд Дениса.
– Хорош, красавец. Увидела бы тебя сегодня мама…
И пройти бы Денису мимо, и усмехнуться бы иронично или виновато в ответ, но то ли саднило чувство жалости к отцу, то ли свобода, которую он узнал, сделала его немного другим, но обида, загнанная в самую глубь его существа, не выдержала, вырвалась, закричала голосом Дениса:
– Мама? А где она – мама?! Уехала со своим козлом – и плевать ей на нас! И всегда было на нас плевать!
– Замолчи! – отец вцепился в подлокотники кресла, привстал.
Но обида не могла остановиться:
– А сколько у нее было этих козлов? А как зовут таких – знаешь?!
– Молчать, подонок!
Пощечина обожгла, отбросила к стене. Отец – опять высокий, опять сильный – нависал, расстегивал пряжку ремня, вырывал его из шлевок. Хлестал яростно, заполошно, не выбирая места – по рукам, спине, плечам. Денис упал на колени, скорчился, закрывая голову, вздрагивая под ударами. А они всё сыпались, врезались, вбивались в него, взрываясь болью, слезами, криком.
***
– Ох ты, какой пёсель забавный! Чей это? Ваш? Ты мне не рассказывал. И вообще, ты мне ничего про отца не рассказывал! – сделав вид, что рассердилась, Юля взлохматила волосы Дениса.
– Наш, наш. То есть отца. Подобрал его где-то щенком, все еще с ним живет, старый уже, правда.
– А твой отец не выглядит старым, хотя, ты говорил, он намного старше мамы.
– Он жилистый, такие не выглядят старыми. К тому же работает все так же в своем задрипанном техникуме. Уверен, что без него там все развалится.
В черном проеме окна жила ночь. По комнате плыл запах корицы. Денис чувствовал, что Юля, прижавшаяся щекой к его руке, тоже не спит.
– Слушай, а давай поедем тридцать первого к твоему отцу. Первого вернемся, мои поймут. Всего-то четыре часа на автобусе. Подарки купим. Что он любит?
– Что любит? Хм, нужно вспомнить. Да и поехать именно на тридцать первое так себе идея.
– Нет, давай. Новый год – семейный праздник, а мы ведь семья, правда?
|
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума