Форум

Тема подростковых самоубийств — страшная, неудобная, окутанная массой мифов. Причину часто ищут в группах в соцсетях, поп-культуре, другом влиянии извне. В кино сейчас идет фильм «Айта» — там герои тоже начинают искать виноватых, узнав о суициде школьницы. Но реальная жизнь — это не кино и не сюжет по ТВ. Автор «Мела» Мила Новиченкова рассказывает историю, где виноватых нет. Но есть сложное сплетение причин, которые привели к трагедии — гибели ее дочери.Вы, возможно, видели статьи и блоги Милы Новиченковой на «Меле». Она пишет о родительстве, много рефлексирует, рассказывает об отношениях с дочерью-подростком, анализирует их. Вот, например, рассказ о дневнике, который мама и дочка вели как предновогодний адвент. Вот опыт онлайн-образования и выводы из него. Вот история, как Мила помогала дочери побороть страх ошибок. Мила дает много правильных и деликатных советов родителям и вообще пишет очень поддерживающе. Но никто не знает, что любимой дочери, о которой она то и дело упоминает, больше нет: чуть больше года назад девочка погибла в результате самоубийства. Да, это была счастливая семья: доверяющие друг другу, любящие мама и дочка. И да, трагедия тем не менее произошла. Что же случилось? Нечаянно сломанный телефон, двойка за контрольную, что-то еще? Мила впервые рассказывает свою историю.

«Обычная, хоть и маленькая, семья»

Мы жили вдвоем, переехали в новую квартиру во время пандемии. Это далеко до старой школы, пришлось искать новые варианты. На год уходили на очно-заочное обучение — дочка ездила в старую школу раз в неделю, чтобы осталось общение с одноклассниками. Но стало понятно, что это вообще ей не подходит: она быстро сдала все тесты и пропадала в компьютере целыми днями. Даже кружок паркура сильно не спасал. Через год я решила, что надо вернуться к обучению офлайн.Мы нашли отличную школу, тоже не рядом с домом, но гораздо ближе добираться. В старой школе она ни с кем особо не дружила, а в новой появились две подруги, и меня это радовало. Но сейчас я думаю, что все эти обстоятельства сыграли в трагедии свою роль: и дистанты, и удаленный год, и новая школа с более высокой нагрузкой сразу. У нас была обычная, хоть и маленькая, семья. Ссорились, конечно, не без этого. Но нечасто. И я сейчас даже не могу вспомнить каких-то причин — просто бытовая ерунда. Дочь была тихим и неконфликтным ребенком. Я как-то спросила, как ей новая школа, — честно говоря, думала, она ответит что-то типа «восторг», я бы сама в такой крутой современной школе хотела учиться. Но она ответила довольно уклончиво. Видно было, что сложно вливаться: уровень требований выше, чем в предыдущей, да еще и после года обучения дома. Оценки были нормальные, в среднем выходили четверки. Когда проскакивали двойки, обычно она сама говорила: «Мам, я договорилась с учителем исправить». Так было всегда: учеба была зоной ее ответственности. У нас была договоренность: если трудно, приходи за помощью. И она так приходила несколько раз, действительно, — алгебру разбирали.

«С моей взрослой точки зрения это была совершенно решаемая проблема»

Тем последним вечером я заметила, что она не спит и кидает об стенку такую мягкую игрушку — мишку в авокадо. Ее в Сочи купили, это была наша традиция — привозить из поездок мягкие игрушки на память. Я зашла спросить, что такое, — оказалось, завтра контрольная по геометрии, а она боится завалить. Была уже половина одиннадцатого вечера, в такое время садиться что-то разбирать вообще нет никакого смысла. Я сказала: «Ложись спать, хотя бы голова будет свежая. Будет два, значит, пойдем к учителю просить помощи или репетитора искать». Я в свое время вычитала где-то, что надо иметь заранее план «Б» на случай, если основной провалится. Вот и в тот вечер я привычно выдала ей план «Б» и решила, что даже эту возможную будущую двойку мы уже исправили. С моей взрослой точки зрения это была совершенно решаемая проблема. Тем более до этого — я сейчас еще раз посмотрела табель — по геометрии была твердая средняя четверка, нельзя было сказать, что что-то запустили.

Она еще долго ворочалась в кровати. А утром рано убежала, но как-то поспешно — было видно, что нервничала. Она была очень ответственная.

«Книга будущего для Юлианы»

С самого детства я растила ее максимально самостоятельной, так как мы жили вдвоем: никаких бабушек, чтобы помочь, у нас не было. Но, конечно, как человеку, выросшему в СССР, мне потребовалось время, чтобы осознать все, что связано с поддерживающим родительством и так далее. Было трудно не критиковать, не выдавать тирады в духе «надо лучше стараться». Я сама выросла в таких посылах — сильный выплывет, слабый утонет. Я всегда выплывала. До 12 лет включительно у нас были очень теплые отношения. Дома было правило — четыре обнимашки в день, я где-то его прочитала в советах родителям от психологов. Даже было место, которое мы называли «проспект обнимашек». Пока ей не исполнилось 13, обнимались с удовольствием. Потом она стала отстраняться — я поняла, что наступил подростковый период, и уже не настаивала. Просто приходила рядом посидеть и поболтать. Я купила ей абонемент в свой фитнес-клуб — уговорила ходить со мной. И ей вроде даже понравилось. Там были занятия, похожие на паркур, которым она раньше занималась. Помню, как в ее последнее воскресенье она прямо прыгала от радости, что получилось проходить препятствие. А я глубокомысленно изрекла: «А что же оно не получится, если ты старалась?» Мы купили всю экипировку новую — кроссовки и так далее. Она даже написала о них в дневнике. Где-то на втором месяце учебы в школе было психологическое тестирование, я подписала все разрешения — опасалась, что могу чего-то не заметить. Но по тестам всё было в порядке. А от предложенного однажды разговора с психологом она отказалась. Кстати, я очень тщательно следила, чтобы не было селфхарма, потому что замечала пару раз, как дочка себя в гневе била кулаком. Тогда я понятия не имела ни о каких тревожностях, депрессиях, не читала книг по психиатрии. Что я делала? Говорила: «Что ты делаешь? Так нельзя. Себя надо любить, о себе надо заботиться». Я была демократичной мамой: мы везде ходили вместе, я ничего не запрещала. Если ломался телефон — ругалась, расстраивалась, но не наказывала. Шла покупала новый — чтобы она всегда была на связи. Говорила про поддержку, любовь, делала милые фотокниги из наших поездок. Последняя — это был подарок на 12-й день рождения. Она называлась «Книга будущего для Юлианы». Я туда собрала наши фото, всякие подсказки, которые в жизни бы ей помогли. Купила много маленьких открыточек и на них написала всякие приятные добрые слова. Штук шесть их было, кажется. Они так и остались лежать на том самом подоконнике в ее комнате… Я недавно их снова перечитывала. На одной написано «Доченька, я всегда буду рядом и поддержу тебя во всем». На второй — «Люблю твои ямочки на щеках». Я очень старалась письменно это все выражать — так, в дневники или в наш чатик в вотсапе. В нем куча сердечек и ее любимые стикеры с улыбающимися чашками. Я нашла в куче ее тетрадей одну с обложкой «Смотри на вещи со светлой стороны или натирай тёмные, пока не заблестят». Она сама себе покупала тетради — это всегда были котики, единороги или вот такие светлые фразы. Я иногда к ней подходила, когда она читала свои фанфики, — она не закрывалась. Что-то мне показывала, вместе читали. Но если ее что-то раздражало, она не говорила мне, скорее всего. Она была очень добрая и, думаю, старалась не добавлять мне забот. Много мам пишут сейчас про депрессии у детей, про агрессию. Но у нас ничего такого не было. Мы довольно редко ссорились. И я всегда думала, что мне невероятно повезло с ребенком — вплоть до того, что она не истерила в магазинах игрушек и очень редко болела.

В общем, страшная неделя»

Еще мы начали писать дневник перед Новым годом, как раз был декабрь — это была наша домашняя игра. Писали вдвоем: одну страницу она, одну я. С одной стороны, это была наша замена подаркам на Новый год. Как-то это всегда было проблемой, говорила: «Ничего не хочу». С другой — я думала, может, туда что-то напишет и я увижу. Дневник был общий, открытый — она читала моё, а я — ее. Но я там ничего подозрительного не видела. Тут она пенал потеряла и нашла, дальше — про подругу. Только последняя самая запись, в предпоследний вечер, о том, что слишком много контрольных, заканчивается фразой: «В общем, страшная неделя». Я это увидела, только когда закрыли дело и следователь вернул ее ноутбук, планшет и наш дневник. Но даже если бы увидела раньше, что бы я могла сделать? Сказала бы: «Держись, два дня до конца четверти, потом карнавал будет в школе». Одна из новых подружек в школе увлекалась косплеем. Дочка тоже захотела такой наряд на карнавал, выбрала костюм персонажа из одной игры, но мы не нашли ее маленький размер и собрали наряд сами. Мы купили анимешную юбку, новую худи и уши на ободке. В этом наряде я ее похоронила.

«Прости меня, мама, я плохая дочь»

В тот день, это были 20-е числа декабря, я поехала в офис. Дочка пошла в школу, и у нее там сломался мобильный телефон. Я заметила это часов в 5 вечера: увидела непрочитанное сообщение в вотсапе. Буквально накануне выяснилось, что ее мобильник стал быстро разряжаться. Я подумала: «Ну, ок, куплю новый ей на день рождения». Увидела, что сообщение не прочитано, хотела домой поехать пораньше, но это была предновогодняя неделя, мы обсуждали корпоратив для сотрудников, и все затянулось. Я подумала: «Если бы что-то случилось, то из школы бы уже позвонили. А так — точно сдох телефон». Сказала себе: «Не будь матерью-параноиком, полдня без телефона. Мы же в свое время как-то жили». Вечером была огромная пробка всегда, и, если уезжать в это время, все равно встанешь на два часа. Я всегда пережидала этот трафик в офисе. У нас было так принято: дочь всегда писала мне в вотсап, когда приходила домой. Прямо педантично, как часы. И я подумала, что на ее месте я бы написала имейл. Я пошла проверять почту. И точно — в почте было письмо. Оно начиналось самой волшебной фразой для всех мам, после которой беспокойство тебя отпускает: «Мам, я дома…» Она писала, что телефон сломался, что она пришла домой, попыталась вставить симку в свой другой планшет, но вставила ее не той стороной, его сломала тоже. «Прости меня, мама, я плохая дочь». Так заканчивалось письмо. По тону это не было прощальное письмо. У нас с ней такая практика — писать о косяках — была довольно распространена. Она знала, что если она напишет мне заранее, то я остыну на работе и вечером не буду ее ругать. Я это так и восприняла. Я выждала полчаса и ответила. Мне понадобилось время, чтобы выдохнуть, что опять придется отложить покупку пылесоса и купить очередное устройство вне плана и прямо сейчас. Выдохнула и написала: «Люблю тебя, моя девочка, ты умница, что догадалась мне написать по почте, потому что я тут уже здорово нервничаю». После этого я сидела на работе еще пару часов и вернулась домой около 9 вечера. Когда я открыла дверь, в доме был страшный холод: декабрь, и на улице минус 20. Я зашла в ее комнату, там было открыто окно. Она никогда не разрешала окна открывать, даже проветрить. Но в тот момент я не заподозрила вообще ничего. Закрыла окно со словами: «Ты тут вообще не замерзла еще?» И тут я поняла, что в кровати ребенка нет. Сначала я подумала, что она где-то прячется. Открывала шкафы, металась по квартире. Хотела идти ее искать в подъезд, думала, она спряталась на лестнице и плачет. Но сапоги были дома — было очевидно, что уйти из дома босиком в минус 20 невозможно совсем. Верхняя одежда тоже была тут. Я вернулась к окну — подумала: «Нет, это бред. Не может быть». Выглянула на улицу, предполагая: если самое страшное, должна же быть скорая, толпа народу. Там ничего не было. Потом я открыла чат дома — если что, то там бы все уже обсудили. Но в чате тоже было тихо. И тут до меня дошло, что ее окно выходит на козырек над магазинами в доме. Было поздно, темно, внизу большие сугробы, метель была почти месяц, и абсолютно ничего не видно. 15-й этаж.

Тогда я набрала 112. Они обещали прислать наряд, но я вспомнила про соседку, у которой балкон выходит туда, на этот козырек. Я побежала вниз, вылезла на эту крышу через балкон соседки и там ее нашла. Все было понятно сразу — она уже замерзла. 15-й этаж — это без шансов. Следователь потом мне сказал, что она прочитала то мое ответное письмо. Это не укладывается в голове — ребенок написал маме, что дома, чтобы мама не беспокоилась. Мама ответила, что любит. И вот ее нет. Я думаю, события развивались так: она получила мое письмо и, как обычно, села делать уроки. Но все еще была сильно расстроена: шутка ли, до сих пор она ломала по одному телефону за раз, а тут сразу два гаджета. Наверное, в тот момент она открыла электронный дневник и увидела еще и 2/2 за ту утреннюю контрольную по геометрии. Думаю, это была последняя капля, после которой на нее окончательно рухнул весь мир. Кстати, второй телефон (планшет) она не сломала: весь ужас в том, что он мог прекрасно работать без симки, на вайфае. Но она, видимо, так была расстроена, что почему-то не сообразила, что он просто разряжен и его надо подольше подержать на зарядке. Всё это решаемые с нашей взрослой точки зрения вопросы — и за небольшие деньги. Но подросток в эмоциях способен себя обвинить, приговорить и наказать почти мгновенно.
После ее гибели было заведено уголовное дело: так положено
Но все представители официальных служб — следователь, опека — разговаривали со мной очень корректно и осторожно, объясняли, что происходит и зачем. Меня это удивило, честно говоря. В основном вопросы были связаны с возможной травлей в школе и какими-то группами в соцсетях. Но ее точно не травили, и в онлайне ничего такого не нашли. Это был чисто импульсивный поступок маленького человека, на которого в один день почему-то свалились вдруг все несчастья мира. Я ездила в полицию несколько раз и говорила с опекой по телефону. Собственно, и всё. Была одна вещь, которую я помню до сих пор. Дамы из опеки сказали: «Ну, как обычно. Тихая, из благополучной семьи». «Как обычно», понимаете? Для них, для тех, кто имеет с этим дело постоянно, это не был шок и форс-мажор. Мы всегда боимся ДТП или злодеев. Но «Мам, я дома…». Для нас «дома» — это безопасно. И совершенно невозможно такого предположить.

«Ой, не говори мне об этом ужасе»

А дальше вдруг знакомые начали мне рассказывать о своих похожих ситуациях. У кого-то в детстве, много лет назад, с собой покончила сестра. У кого-то — школьная подруга дочери. У кого-то дети в депрессии прямо сейчас. Люди о таком молчат. В нашем обществе же принято всю вину сразу вешать на родителей. Поддерживать не принято, не принято сочувствовать, а обвинять — запросто. Но когда люди узнают о том, что произошло у меня, они начинают делиться. Я поняла, что эта бездна глубже, чем кажется. Мы жили очень хорошо, и в моем мире я даже на секунду не могла себе представить, что можно так импульсивно свести счеты с жизнью. Первая реакция тех, кто хочет отгородиться: «Ой, у нас такого быть не может». Люди начинают строить догадки, что это, мол, было последней каплей, на ребенка не обращали внимания и всё такое. Я вдруг вспомнила мою давно забытую историю, как это было лет в 13 у меня Мы ездили летом на море, и я была на пляже с девчонками из группы. И вдруг они стали надо мной смеяться. Мне стало обидно, но я не могла их остановить. Тогда я встала и толкнула одну в голый бок босой ногой — не из желания сделать ей больно, а скорее от бессилия. Моя мама видела это и встала на сторону обидчицы, потребовала извинений. Мне было больно, обидно, тяжело. И тогда я пошла в море, хотела уплыть в один конец. Плыла от берега я довольно долго. Мама, заметив, что я далеко, послала за мной вдогонку одну из обидчиц. В общем, я успокоилась и повернула к берегу: я слишком хорошо плаваю для такого. Просто вышла на берег как ни в чем не бывало. Вот такой импульс — не было предшествующего затяжного стресса, травли, депрессии или суицидальных мыслей накануне. Импульс, глупый поступок подростка. Мне тогда повезло. Но сам факт, что от обиды до решения свести счеты с жизнью проходит пара минут. Когда осознаешь такое — это шок. Я почти перестала общаться с теми, кто не может со мной об этом говорить, кто поставил галочку, что это было давно, надо жить дальше и всё такое. Кто реагирует словами: «Ой, не говори мне об этом ужасе». Я перебрала нескольких психологов, но они мне не помогли. Меня спасли книги. Я читала Литвака, Франкла, Циолковского. Были и близкие люди, которые были рядом и меня поддержали. Это очень важно — почувствовать на себе, что такое поддержка. Неожиданно в поле общения вышли новые люди или те, с кем общение раньше почти прекратилось, а потом возобновилось. Подруга села в самолет и примчалась издалека. Это было невероятно. Есть еще несколько человек, с которыми я могу об этом говорить. Для меня это очень важно. Теперь это то самое — светлая память.

«Почему это произошло?»

Когда всё произошло, я пару ночей не могла спать. Сидела в телефоне, читала статьи по психологии, искала, что я делала не так, почему это случилось. Но все причины, которые я находила, не подходили. Ведь я старалась поддерживать, всегда была на ее стороне, спрашивала ее мнение, мы много времени с ней проводили вместе. Не найдя внятных ответов на свои вопросы в интернете, нашла курс семейного консультирования и коучинга и пошла учиться. Меня все отговаривали: тяжело, мало времени прошло. Но я его закончила и считаю, это было правильно. Я на тот момент уже имела диплом медиатора, моя работа связана с психологией, социологией. Но это все было про психологию общения, про коммуникации между людьми, а не про глубины внутреннего мира. Теперь, уже имея новый диплом, я могу сказать, что единственное, чего мы не делали, — не учились правильно выражать свои эмоции. Причем именно не учились вдвоём. Раньше я понятия об этом не имела. На мои эмоции в детстве никто внимания не обращал. Я никогда не задумывалась о такой вещи, как эмоциональная безопасность. А ведь эмоции влияют на нашу жизнь больше, чем мы можем себе представить. Они могут в одну секунду пустить под откос всё, что было сделано правильно. В обычной жизни мы стараемся сразу глушить яркие эмоции: так принято. Если дома тихо и никто не ругается, значит, все хорошо. Обычный родитель не знает, не умеет достать глубоко спрятанные эмоции из ребенка. Ребенок часто не делится, потому что бережет родителей, а не потому, что им не доверяет. Школа тоже быстро приучает детей не показывать эмоции, обесценивает их. Еще один краеугольный камень всех посылов про родительство — показывай своим примером, ребенок повторит. Помню, меня это очень вдохновило. Я стала ходить на фитнес, чтобы дочка видела, как важен спорт, похудела на 25 кг. Брала ее на всякие благотворительные мероприятия, вместе с ней делала школьные проекты — пыталась, как и многие, дать ей то, чего у меня не было в детстве. Например, учила навыкам общения — называть по именам продавцов и кассиров, если хочешь что-то купить. Обычно на ребенка не обращают внимания, но если обращаешься по имени, не заметить невозможно. Она отлично это усвоила и всегда читала имена на табличках на униформе. Правда, уже годам к 12 детская непосредственность пропала, она стала стесняться и всё чаще говорила: «Ну, это ты такая крутая, мама, а не я». Но я как истинный выходец из «рожденных в СССР» никогда не сдавалась — всегда придумывала что-то новое, как тот вечно неунывающий оптимист, который всех раздражает. Не зацепилась за ролики, танцы, паркур, бросила шахматы — вот тебе кружки съемок кино, блогинг, программирование, предпринимательство. Это все время было про делать-делать-делать все больше и больше. Тут не зашло? Попробуем иначе. У нас не было безумного раннего развития, но и без него общая истерия очень подстегивала все время ребенку что-то предлагать.
Сейчас везде любят говорить: «Мама должна то, мама должна это»

Мам с легкостью начинают винить, стыдить и упрекать за несоответствие идеалу. Везде пишут: «Родители должны поддерживать ребенка». Это правильно. Только вот выросшие взрослые — их никто не поддерживал в детстве, они понятия не имеют, как это. Еще есть такое убеждение, что взрослые всё должны мочь и делать правильно. Знаете, это очень инфантильное представление о взрослости — вот ровно из того самого советского детства, когда все думали, что станут взрослыми и будут все знать, уметь и мочь. Тема поддержки сейчас начинает активно звучать у работодателей, а вот в родительской среде всё еще процветают критика и желание непрерывно улучшать мам. Родитель поддерживать ребенка должен, но его самого поддерживать не принято. Зато требовать и говорить, что должен, себе позволяет кто угодно.

«Она была бы жива…»

Наверное, вас это удивит, но я уже себя не виню. Я перестала. Вопрос в том, как сделать так, чтобы на родителей, потерявших детей таким ужасным образом, не навешивали чувство вины другие. Когда я читаю новости о похожих случаях, это первое, что пишут в комментариях, — «виноваты родители». А дальше — «Надо было лучше…». На самом деле, это такая защитная реакция. Люди думают: «Там плохой родитель, а я — хороший, с моим ребенком такого не будет». Увы, от этого никто не застрахован. Некоторые вещи случаются не «потому что», а «вопреки». Если бы я поставила решетки на окна, она была бы жива. Но она также была бы жива, если бы мобильный телефон, который был только что после сервисного ремонта, не сломался через месяц. Она была бы жива, если бы производители мобильных телефонов делали такие сим-карты, которые невозможно засунуть неправильной стороной, а если так засунул случайно, то можно вытащить и перевернуть. Даже взрослому там трудно понять, как правильно вставить симку. Она была бы жива, если бы начало каникул не перенесли на неделю раньше. Тогда бы все контрольные, которые должны были быть растянуты на две недели, не упихнули в одну. Она была бы жива, если бы учитель не выставил двойку за контрольную по геометрии в этот же день. Обычно оценки за контрольные никогда не выставляли сразу. Но это был последний урок перед каникулами. Учитель торопился всё закрыть. Если бы оценка появилась в дневнике на следующий день, я бы успела ее успокоить — мы же еще с вечера всё проговорили, я была уверена, что подстелила соломку. Она была бы жива, если бы не было ежедневной пробки на дороге и я смогла бы приехать раньше домой. Я нашла её книжку с девчачьими тестами. Не помню, чтобы мы её покупали, — может, в школе такую подарили. Там обведен ответ «да» на вопросы: «Думая о доме, где ты живёшь с родителями, ты чаще испытываешь радость, а не грусть?»; «Есть ли в твоей жизни люди, на которых ты можешь полностью положиться?» Она выбрала также варианты, что ей присущи оптимизм и искренность, а в жизни больше радостного, чем грустного. И в целом по этим ответам у неё была хорошая жизнь. Но ей не хватило чуточку везения. Честно говоря, современным детям — несмотря на гаджеты и всякое такое — повезло гораздо меньше, чем нам. Мы успели пожить в мире, где были спокойствие, предсказуемость завтрашнего дня и хорошие новости. У них такого нет. Поэтому ответственность за эмоциональное состояние детей — она на всех, не только на родителях. В той книжке тестов был ещё один вопрос, на который она ответила «да»: «Тебе не с кем поделиться своими мыслями?» Мне было больно увидеть это «да», особенно принимая во внимание ответ выше, что ей есть на кого положиться. Я очень старалась, чтобы у нас были доверительные отношения. Но дети часто не делятся не от отсутствия доверия, а потому что любят и не хотят доставлять мамам проблем. То, что я сейчас очень хорошо понимаю: подростку очень нужен взрослый друг, кто-то кроме родителей. Мы все очень напуганы историями про взрослых с недобрыми намерениями, мир стал опасным и жестоким. Но им, правда, нужны взрослые друзья, чтобы можно было поговорить доверительно вне дома: «крестная фея», тренер, учитель и так далее. Особенность подросткового возраста — дефицит исповедальных видов общения. Психологи — это сервис за деньги, а нужен именно друг.
«Она всегда рисовала меня в виде дракона, спасающего мир»
Самое мудрое, что я прочитала, — нет правильных и неправильных способов пережить горе. Я совсем не спала в ту ночь, а наутро, когда проснулась, в голове было название — «Открытое сердце». Оно просто само откуда-то всплыло. Через месяц я создала канал в телеграме с таким названием. Он долгое время не обновлялся, мне надо было понять, нужна ли мне учеба и правильно ли его начать вести. Или лучше предать все это забвению. Но я выбрала остаться в детско-родительской теме. На моей стороне большой профессиональный опыт работы в массовых коммуникациях, у меня есть навыки поддержки и коучинга, есть мой опыт мамы, опыт теперь уже семейного консультанта. Я могу и уже даю родителям и подросткам поддержку, которой им не хватает. Я могу что-то сделать, чтобы люди больше понимали, как работают эмоции. Кто сделает это лучше меня? Есть такой способ в психологии — примерить эмоцию. Я спросила себя: что я буду чувствовать через пять лет, если откажусь от своего проекта, перелистну эту страницу и забуду? Я поняла, что через много лет об этом буду жалеть. Поэтому я продолжаю. В канал приходят мамы, обсуждают животрепещущие темы. Я надеюсь, что смогу сделать хоть что-то, чтобы подростки не наказывали себя. Моя дочь была прекрасным ребенком с большим открытым сердцем. Она всегда рисовала меня в виде дракона, спасающего мир. Я иногда думаю: может, за этим она сюда и приходила?
Она была со мной недолго, но это было прекрасное время
У меня остались наши с ней предновогодние дневники. У меня остались наши две фотокниги о совместных путешествиях. У меня остались почти все ее игрушки, которые мы привозили из поездок, — кроме тех, которые я положила ей на прощание. Из вещей я оставила только пару худи, которые она очень любила. Остальное почти все отдала. Я раньше много писала про нашу с ней жизнь в соцсетях. Сейчас я каждый день хожу туда и забираю эти посты в воспоминаниях. Потом я сделаю третью фотокнигу о ней. Ничто не должно потеряться. Я сохранила весь наш чат в вотсапе. А дома много ее фотографий на стенах. Я часто зажигаю свечку на том подоконнике, там всегда так трепетно дрожит огонь, хотя сквозняка, кажется, нет. Отдельное спасибо тем, кто говорит со мной о ней. И вам — за то, что даете возможность об этом писать. Писать об ушедшем человеке — один из способов пережить горе. Я рада, что это могу. Говорят, любовь сильнее смерти. Я прочитала за этот год много книг известных философов, психологов, психиатров. Любовь не может отменить смерть. Но она однозначно живет гораздо дольше. Больно не помнить, больно — забыть и перестать о ней говорить. Я не могу ее услышать, но я знаю, что сейчас она бы меня поддержала в том, что я делаю, и гордилась бы мной. Мне кажется, что она рядом и очень мне помогает.