Этот Форум для тех, кто пострадал в детстве и страдает сейчас от насилия - воспитание и наказание поркой, психологический прессинг, семейная жестокость. Каковы последствия всего этого? Как пережить и отпустить?
Отправлено: 08.01.22 13:26. Заголовок: Город тысячи теплых окон
…Как у острого на острие Будто вниз головой летишь, Потому будь внимательнее, Выбирая себе фетиш.
/Пикник. «Фетиш»/ Город тысячи теплых окон.
31-го декабря, 23 часа…
Это был не мягкий пушистый тихий снег, а злой хоровод острых, маленьких ледяных иголочек, впивающихся в лицо. Даже отросшая щетина на подбородке и щеках не спасала от тысяч укусов этих снежно-хрустальных хищников. Ветер, казалось, забавлялся, то ослабевая на несколько секунд, то вновь закручивая снежные торнадо, будто все же рассчитывал затянуть человека в их нутро и унести в неведомые дали. Темные, растрёпанные ветром волосы, от налипших заиндевевших снежинок казались в свете полной Луны седыми, но накинуть и затянуть капюшон… Маленький он, что ли… в капюшончике ходить?..
«Центр города, а почему-то совсем нет фонарей на улицах…» - найти этому логическое объяснение Герман не мог.
Окна домов то тут, то там светились теплыми желтыми или белыми холодными лоскутами, но их было совсем мало, а вот уличных фонарей – ни одного.
- Так не бывает, не должно быть, - угрюмо размышлял мужчина. – Новогодняя ночь, все обязаны быть дома, возле елки, набрасывая окончательными штрихами на разлапистые ветви серебристые дождики; из кухни должен разноситься теплый и густой аромат запеченной в духовке индейки – с черносливом и яблоками. А здесь – только кое-где в окнах свет, большинство - темные и мертвые. Будто все дружно собрались и уехали отмечать праздник в другой город или вообще на другую планету, и теперь там веселятся, водят хороводы, зажигают бенгальские огни и стреляют хлопушками, обсыпая друг друга разноцветными конфетти… А квартиры стоят одинокие и пустые, обиженно вздыхая и тоскуя по владельцам, вслушиваясь в собственную тишину, нарушаемую только барабанящими в окна, по воле ветра, колючими пригоршнями снега…
Герман бездумно свернул в темный переулок направо, и в самом его конце, разглядел одинокий матовый шар фонаря на высокой металлической опоре. В свете фонаря было отчетливо видно кирпичную кладку стены, которой и заканчивался этот проулочек. Тупик. Но ему почему-то захотелось дойти до этого фонаря, хотя бы постоять возле него немного, покурить в его свете, а не просто идти по улице, безуспешно пытаясь заглянуть в чужие окна. Ведь и заглядывать, по сути дела, было некуда – мало того, что чужие, так еще и темные, ревностно охраняющие пустоту квартир от посторонних глаз.
Мужчина пожал плечами: а что я теряю, в общем-то… и, не обращая внимания на порывы ветра, которые будто бы все яростнее и свирепее швыряли ему в лицо россыпи снежных колючек, пошел по узенькому переулку.
В свете фонаря-шара стремительное броуновское движение снежинок виднелось донельзя отчетливо, и вглядывающемуся в него Герману оно постепенно стало казаться не беспорядочным и хаотичным, а, напротив, причудливым и сложным танцем, в которой каждая маленькая танцовщица филигранно точно вела свою партию.
Он раздобыл из недр кармана куртки сигареты, зажигалку и, сложив ладони в «халабуду», только на четвертой попытке не дал погаснуть слабенькому огоньку, так и норовящему вновь спрятаться в металлическом коробе сопла.
Теплый, едва ощутимо горьковатый дым «Lucky Strike» мгновенно подарил обманчивое внутреннее тепло и чуть вскружил голову.
- Замерз?
Женский голос: задорный, веселый, совсем немного и мягко, по-французски грассирующий.
Герман повернулся на голос. С балкона второго этажа дома, совсем рядом с которым он стоял, ему улыбалась женщина, внимательно его разглядывая. Из окна комнаты за ее спиной лился теплый желтоватый свет.
«Как это я раньше ее не увидел…» - удивленно и, почему-то досадуя на самого себя, подумал мужчина.
- Да ты совсем небритый, почти как моджахед, - засмеялась женщина.
Герман смущенно потер рукой заледеневшую щетину на подбородке.
- Замерз… - признаться оказалось вдруг неожиданно просто.
- С праздником, моджахед! Хочешь, заходи, погреешься, - она продолжала улыбаться ему, стоя на балконе, совсем легко одетая, но будто не чувствуя пронизывающего ветра и холода.
«А вдруг это моя судьба?» - мелькнула шальная мысль.
- Я сейчас, я мигом! – неожиданно для себя кивнул он. – Не уходи, я быстро!
- Я подожду…
Мужчина развернулся и почти побежал обратно, к маленькому магазинчику, который он видел незадолго до поворота. «Вдруг я его не найду, или его там уже вовсе нет?» - мелькнула нелепая и пугающая мысль.
Магазинчик нашелся на своем месте и даже был еще открыт, хотя в помещении оказалось совсем пусто – ни одного покупателя. Пожилой продавец вопросительно посмотрел на него:
- Шампанское и торт, - чуть запыхавшись, но быстро произнес Герман.
- Уверен? Именно это? Точно? Не ошибешься?
- Да. Шампанское и самый новогодний торт. «Прага», - твердый кивок. – Есть настоящий «Прага»?
- У меня есть все. Самое настоящее, - продавец достал со стеллажа позади требуемое. – С покупателями вот проблема…
Не желая терять ни секунды, Герман, положил деньги на прилавок, признательно улыбнулся и поспешил обратно.
Она по-прежнему стояла на балкончике, в руке дымилась сигарета, поблескивая огоньком, загадочным образом не тухнущим на снежном ветру.
Мужчина рванул на себя деревянную набухшую влагой дверь подъезда («Вот всегда я так – сначала делаю, а потом думаю» - пронеслась и исчезла мысль), которая, вопреки его опасениям, оказалась не запертой на хитроумные электронные кодовые замки, и взлетел на второй этаж, безошибочно определив ту самую, нужную ему квартиру. Нажать на кнопку звонка не успелось – двери распахнулись, будто и не стояла она мгновенье назад на балконе, задумчиво затягиваясь сигаретой, а ожидала возле самого порога.
- А я-то думаю – уж скоро полночь, а Германа все нет! Ну, привет, входи, - опять задорная улыбка и приветственный приглашающий взмах рукой.
Его почему-то совсем не смутило, откуда она знает его имя.
Женщина оказалась совсем миниатюрной, ниже его плеча, с копной непослушных темно-русых волос почти до талии, одетой в просторную клетчатую ковбойскую рубаху навыпуск и черные джинсы с множеством карманов.
Он, чувствуя себя в очень маленькой прихожей, как слон в посудной лавке, неловко потоптавшись минуту на месте, снял куртку и пошел вглубь квартиры, вслед за хозяйкой, с интересом оглядываясь.
- Вот почему здесь так тепло, - понял Герман, увидев на кухне самый настоящий камин, в котором весело потрескивал самый настоящий, а не электрический огонь.
Никакого удивления, каким образом в стандартной панельке оказался камин с живым огнем, не возникло, - это ведь было так естественно, что иначе и быть не могло.
Мужчина бросил взгляд на кухонный стол, покрытый простой клетчатой матерчатой чистой скатертью. На нем стояла винтажная печатная машинка. На держателе – лист желтоватой старой бумаги, но что на нем напечатано, Герман постеснялся заглянуть. Он смущенно уместил шампанское и торт на краешек стола.
- Вот… Новый Год же… Праздник…
- Э, нет, - засмеялась хозяйка (до чего же она смешливая – мелькнуло в голове). – Шампанское я не люблю; все, чем его искусственно, для красоты, обогатили, быстро выдохнется, уйдет пузырьками, и вот это уже обычная бесполезная вода.
С полки колонки женщина достала чуть початую бутылку красного вина, а из одного из многочисленных карманов – жестом фокусника – сушеную воблу.
- А торт? – изумился Герман.
- Торт – да. Уважаю, особенно «Прага», если он настоящий, конечно. Но и это, - она подмигнула ему, кивнув на рыбинку, тоже отлично.
- Чудеса, - мелькнуло в гериной голове. – Никогда такого не встречал. Впрочем, все здесь чудеса.
Они легко соприкоснулись фужерами, в которых было немного рубиновой жидкости. Герман и не заметил, как в руках женщины оказалась гитара. Миниатюрная ладонь с трудом обхватила широкий гриф, но послышались нежные звуки перебора – «восьмерки», а пальцы быстро и ловко забегали по струнам. Герман никогда не слышал этой мелодии — это он точно знал, но музыка вдруг показалась такой знакомой, и каждый, еще не взятый аккорд уже звучал в голове.
Мужчину вдруг накрыло волной ощущений, что он просто отлучался ненадолго отсюда, отходил, но сейчас вернулся – туда, где ему и нужно быть, где правильно. И она знает его много-много лет, и он ее, всегда знал, просто забыл в суете и заботах… а сейчас все вспомнил… Deja voulu… Давно желанное…
- А что ты печатаешь? – Герман пригубил вино и указал глазами в сторону машинки. Он уже успел разглядеть, что лист совсем чистый.
- Так это же для тебя. Давно тебя ждет. Разве ты еще не понял? Что напечатаешь, то и будет, все в твоей власти, - незнакомка снова улыбнулась, но глаза были спокойно-серьезные.
Гость кивнул, хотя и не очень понял смысл сказанного - вино, совсем некрепкое, почему-то сильно кружило голову, и происходящее казалось каким-то призрачно-нереальным.
- Я хотел тебе сказать… - начал он, но запнулся, подбирая слова, не в силах сформулировать для себя то важное, что так необходимо сказать.
- Погоди, Герман, для начала нужно кое-что сделать, я сейчас, - хозяйка направилась в комнату.
Выдвинутый ящик письменного стола был доверху наполнен всякой всячиной. Женщина вытаскивала то одну, то другую вещицу, задумчиво разглядывала ее, либо хмурясь, либо улыбаясь, потом снова возвращала на место, пока не нашла то, что ей было нужно. В руках у нее была темно-коричневая широкая истрёпанная длинная полоска кожи, прошитая поблекшими желто-коричневыми нитками по кромкам и вытянутой «восьмеркой» посередине, с несколькими пристегнутыми потускневшими, местами в пятнышках окислов, латунными полукольцами.
Вздохнув, хозяйка закрыла ящик и направилась в кухню.
Герман вздрогнул, взглянув на ее руки, и закрыл глаза.
- Вот, Гера, это тебе больше не нужно. Совсем, - решительный взмах рукой и полоса кожи оказалась в огне камина.
Языки пламени жадно набросились на новую добычу, пробуя ее на вкус, но орешек оказался крепким и разгораться никак не хотел. Кожа начала дымиться, потрескивать, по кухне расплывался удушливый, чуть кисловатый запах, затягивая и унося мужчину в омут воспоминаний...
...В комнате темновато… Тяжелые, темные шторы задернуты, дверца поддувала печки открыта и Гера, размазывая по лицу слезы, видел, хотя и расплывчато, падающие сквозь чугунную колосниковую решетку искры и маленькие кусочки не прогоревшей полностью древесной золы.
Спустя почти час боль была уже не такой сумасшедше острой, чтобы заставлять слезы катиться из глаз, но место сгустка боли ниже спины теперь заняла обида в душе, и Гера все никак не мог успокоиться, всхлипывая и растирая рукавом рубашки красные заплаканные глаза.
А еще было очень стыдно – скоро двенадцать лет, а он, как маленький, на коленях, уже плача, хотя еще ничего не началось, хватался за брюки отца, жалобно ноя: «Я не буду, не надо пороть, папочка, пожалуйста!»
И ведь, в глубине души, Гера знал и понимал, что разжалобить отца невозможно, и порка все равно будет, но всегда надеялся неизвестно на что, на какое-то чудо. Нет, конечно, не на то, что отец сейчас потреплет его по голове и скажет: «Да пошутил я, сынок, чего ревешь!», а на то, что отец просто выйдет из комнаты, унося с собой ремень.
И хоть он и пацан, будущий мужчина, но слезы, еще до того, сами начинали предательски капать из глаз, и невольно кривились губы, стараясь быстрее проговорить бесполезные и безнадежные слова.
Каждый раз, при виде чуть сузившихся глаз отца - «тех глаз», цепкого взгляда, устремленного на него, Геру охватывал липкий страх, расползающийся мерзким спрутом до самых кончиков пальцев рук и ног; ему казалось, что волосы начинают шевелиться на голове, словно под кожей кто-то ползает, сердце камнем ухало куда-то в самый низ живота и на какие-то мгновения замирало и переставало биться.
Ему всегда было трудно отвести взгляд от глаз отца, когда тот начинал «так» смотреть; будто их глаза связывала незримая нить, и в этой связке один был охотник, а один жертва, которой не убежать. Конечно, Гера не мог сам для себя это точно и конкретно сформулировать и даже не до конца осознавал, но именно такое очень четкое ощущение безысходности жертвы у него возникло однажды, и он его хорошо запомнил.
Река была недалеко, буквально в 15-ти минутах езды на великах, и с ранней весны до поздней осени их компания плескалась в воде. Нанырявшись и наплававшись, пацаны стояли по пояс от берега с бамбуковыми, а кто - и с самопальными удочками в руках. Улов был, разумеется, мизерный, – когда десяток, а когда и пяток плотвичек или красноперок длинной в детскую ладонь, какими только кошкам полакомиться в сыром виде.
Но как же приятно возвращаться домой, прижав рукой к рулю завязанный на узел целлофановый пакет с водой, в котором вяло шевелятся рыбинки. Чувствуешь себя настоящим охотником, с добычей, которая от тебя, такого удачливого и сильного, убежать не смогла. Ты ее долго караулил, ждал, потом ловко поймал на крючок и подсек. И никуда ей уже не сорваться и не деться.
В тот раз Гера особо удачно подсек на удивление большую красноперку. Он вытащил крючок и внимательно разглядывал рыбешку, гордясь такой крупной добычей, и ему вдруг, неожиданно для самого себя, бросилось в глаза, как та, задыхаясь, явно умоляюще открывает и закрывает рот, будто кричит и совсем безнадежно-жалобно трепыхает хвостом, силясь освободиться. Безотчетно для самого себя Гера опустил руку в воду и разжал ладонь. Рыбка быстро скрылась из виду.
С того раза он перестал испытывать азарт и удовольствие от рыбалки, да и удочку вообще не брал на реку: «Да ну его, паца, стой часами, как дурак, у меня ни кота, ни кошки нет, на фига мне эта мелочь пузатая?»
Именно такое ощущение безысходности, беспомощности, бессилия и безнадежности, как у той подсеченной уверенной рукой давешней рыбки, охватывало мальчишку, когда отец цеплял его «тем» взглядом чуть прищуренных глаз, и Гера был не в силах отвести свои, пока не улавливал мысленное разрешение виновато уставиться в пол.
А потом… Потом все чувства исчезали, вытесненные одним – болью, и на иное места уже не оставалось; уже не было ни стыдно, ни даже страшно, уже не искались слова, которые, ну а вдруг, помогут избежать порки. Оставался один инстинкт – увернуться, избежать ударов, спастись от ремня. Кто утверждает, что во время порки что-то там «доходит и хорошо усваивается», тот никогда не испытывал это не себе – ничего не «доходит и не усваивается». Есть только одно желание: чтобы это быстрее закончилось, хотя кажется, что не закончится никогда.
И сейчас Гера невольно скашивал мокрые глаза в сторону дивана, где валялся небрежно брошенный ремень. Отец частенько так делал, с одному ему известной целью. Мог зайти забрать через пятнадцать минут, а мог через час. Гера тотчас испуганно съёживался, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Отец его и не носил каждый день, этот ремень, он был слишком жесткий и неудобный. На каждый день годился старый и мягкий. Обычный. Хотя и он был поводом для слез, мольб и просьб. И употреблялся чаще, чем этот. Но тот, старый, хотя бы не оставался лежать на диване.
Гера ощутил желание открыть дверцу печки и швырнуть этот кусок кожи в огонь. Он так явственно представил себе это, что даже ощутил запах загорающейся дубленой кожи – чуть кисловатый, удушливый… Желание было настолько сильным, что мальчишка даже испугался его, но в ту же минуту отчетливо понял, что даже прикоснуться к этой вещи не сможет, не то, что решиться на такое… Какое-то странное облегчение накрыло Геру, что не надо брать это в руки, и оно так и останется лежать на диване. Уже неподвижно, словно мертвое. На своем законном месте.
…Морок рассеялся. Герман сморгнул, отгоняя пелену с глаз. В камине догорали какие-то бесформенные обуглившиеся кусочки. Никакого неприятного запаха не было, ему даже показалось что пахнет свежестью и морозом. Женщина, улыбаясь, смотрела на него.
«Кто ты? Моя судьба или моя душа?» - пришла в голову мысль, но сказать это вслух мужчина не решился. По сути, он ведь знал ответ.
Герман кивнул хозяйке и подошел к окну. За стеклом виднелась широкая улица, и в каждом окне каждого из множества домов горел свет. Наступило утро.
Спасибо "Океану Эльзы" за эту композицию. Именно она связалась у меня с рассказом.
Отправлено: 08.01.22 22:49. Заголовок: Сталкер пишет: Вот ..
Сталкер пишет:
цитата:
Вот почему здесь так тепло, - понял Герман, увидев на кухне самый настоящий камин, в котором весело потрескивал самый настоящий, а не электрический огонь.
в квартире? Сталкер пишет:
цитата:
Гера был не в силах отвести свои, пока не улавливал мысленное разрешение виновато уставиться в пол.
сильно. Эх, Гера, плохой рыбак. Рыбка же не убегает и не нервничает заранее, она попалась и трепыхается. А еще бывают охотники, которые трупы разложат и с ними фотографируются с большой радостью. Сталкер пишет:
цитата:
Кто утверждает, что во время порки что-то там «доходит и хорошо усваивается», тот никогда не испытывал это не себе – ничего не «доходит и не усваивается».
уже на аргументы для дискуссии похоже. Сталкер пишет:
цитата:
По сути, он ведь знал ответ.
и кто это? Память? Ангел хранитель? Он сам не решился выбросить, то есть что было то было....но скорее так оставить позади можно уже во взрослом возрасте. одновременно она уже выбросила, правда в камин, а не в печку. А машинка? Переписать прошлое? Будущее? А как все было романтично и сказочно.... и снег, и улица... он, она и ремень) мешает же вся эта гадость пороть романтично. Сталкер не ругайся! Вспомнилось: Психолог советует: -Напишите письма тем, кто вас обидел, и сожгите их. - Сожгла, полегчало. А с письмами что делать?
Отправлено: 09.01.22 10:14. Заголовок: Nikka пишет: и кто ..
Nikka пишет:
цитата:
и кто это? Память? Ангел хранитель?
Я думаю, что все в одном. И ангел-хранитель, и судьба, и душа герина. Хотя образ списан с реальной и живой женщины. Машинка - символ, что надо начинать с чистого листа и на бумаге должно быть то, что человек сам пишет, а не то, что пишут за него другие. "Пишет" - это образно, разумеется. Да и ты же сама все поняла, Nikka)
Замечательный рассказ! Автор безупречно вплетает яркие образы главных героев в тонкую паутину символизма, предметов и акцентов, понятных только двоим и значимых только для двоих. Герману неспроста так легко идётся в тёмный переулок, потом в квартиру - все важные встречи всегда случайные, и он, понимая это интуитивно, знает, что в этом тёмном, чужом, как будто покинутом людьми городе ему самое место сейчас. А что будет дальше - не так уж важно. Главное, что утро все же наступило. Их утро, на двоих.
Отправлено: 10.01.22 07:15. Заголовок: Прочел вот... И очен..
Прочел вот... И очень хочется написать. Не критическую рецензию, ибо критиковать тут попросту нечего, но отклик. Как откликнулось. Рассказ не просто очень понравился. Он отозвался. В душе. Почему-то не возникло вопросов, как Герман оказался на безлюдной улице, почему его приметила женщина на балконе, и именно такая, какую Автор описал. И ее камин, ее печатная машинка. Да, в старых квартирах бывают настоящие камины. Так что хоть ситуация в рассказе выглядит очень неожиданной, но смотрится правдивой. Литературный стиль безупречный. Очень пластичный язык. Ни одного изъяна или несогласованности слов и фраз. Но это авторский литературный уровень, тут уж что всегда было, то и есть. Настоящее и прошлое очень гармонично переплетается. И без искусственных излишних вывертов "красоты ради"). Вообще рассказ лишен "пируэтов" всякого рода. Оттого и правдив. Да, подкупает своей искренностью. Точнее - искренностью Германа. Автор честен сам с собой. Не заигрывает с "ремнем", не редактирует детские воспоминания, не выставляет женщину жеманницей в кружевных пеньюарах с необузданными тематическими фантазиями. Понятно, что в сюжет включено много личного, и вот тут... нужно иметь верность себе, чтоб это личное вновь и вновь представить читателю достоверным. Это получилось, как я понимаю текст. Не один из персонажей не оказался формальным. Живые все, даже тот самый... "одинокий матовый шар фонаря на высокой металлической опоре"... Он мне сразу понравился)). Может потому, что на данный момент стал Герману единственным маячком, который манил, рядом с которым хотелось просто постоять, покурить и на пару с ним помолчать. Не одному, а с ним, с фонарем ( ну это уже мои интерпретации пошли, сорри ). И ведь сыграл свою судьбоносную роль этот фонарь - именно тогда Германа окликнула Она. Веселая, с говорком, по-свойски пригласившая к себе. ( Без заламывания рук и кривляний в стиле : "Мущщщина... Не угостите ли даму сигареткой?" ) Поначалу я подумал, что порка вообще не состоится. Никакая. Ибо навряд ли знакомство с той хрупкой женщиной и появление в ее руках ремня вылилось бы во взрослые практики, что было б совершенно не уместным здесь, не в духе, не в характере, не в стиле... И вне формата. Но... все оказалось не просто так, неспроста. Это ремень. Понравился образ отца. Зацепил, как я и многие говорят в таких случаях. Потому что воспоминания детства очень тематичны. Ну тут ясно, что Автор знает, о чем пишет. Поэтому ощущения, чувства, рефлексия мальчика - это все пережитое, натуральное. Что нередко подменивается в сочинениях желаемыми, но ложными, представлениями об этом процессе. О порке. Отец хоть представлен молчащим, но один его взгляд стоит многословной тирады иных эмоциональных персонажей. Мужчина и Мальчик. Друг напротив друга. Классика, своего рода. И снова этот предательский липким страх, и снова сердце падает камнем вниз... Разве что снова не состоялся он... Тот неслучившийся разговор. После. Я почему-то надеялся. Через пятнадцать минут, через час... Когда он войдет. Приобнимет, погладит по волосам, утешит. Скажет... Но этого снова не случилось. Зато случилось иное. Давнее детское желание. Вообще нужно осуществлять свои неисполненные детские желания. И расставание с ним, с ремнем... Может чуток драматизации добавить бы) Но не все к этому склонны. К счастью. То есть ритуального прощания не было. Герман, он ведь даже не притронулся к нему. Не то чтоб... рассматривать, щупать, гладить, принюхиваться... Все эти действия свойственны опять- таки любителям излишней тактильности как в жизни, так, главное, и в описания Темы. Потому и повторюсь, что Автор остался верен себе. И все же, все же... А вот почему Герман собственноручно не бросил ремень в огонь? Как некогда жертва, как судья, как палач.
Да, красноперка и отказ от рыбалки - очень тонко показаны изменения в психологии мальчика. И напраслину возводят, когда говорят, что ребенок от жестокости сам ожесточается. Как правило, конечно, если это не потомственный отморозок, то напротив. Начинаешь жалеть слабых, беззащитных, испытываешь желание оградить то страданий того, кого оградить в твоих силах. Ну и финал... Сильно, символично. Свет. Конечно же, внутри Германа. Что отразился в сотни чужих окон.
Автор сам себя предупреждает, но всё равно вляпывается)) Не сотвори себе кумира 😉
Это как раз тот случай, когда эпиграф пришел в голову уже после написания всего рассказа. Наверное, немалая часть из здесь присутствующих имеет свои фетиши, как материальные, так и нематериальные. А вот хорошо это или плохо - я не знаю)
Отправлено: 10.01.22 11:29. Заголовок: Cталкер, да я чуть б..
Cталкер, да я чуть было не прокололся на " манясь". А кто-то прокололся на "халабуде". У меня сразу закралось подозрение что пишет свой "чел", имеющий отношение к Украине или к Малороссии, т.к. это словечко от туда. Но, я решил не "палить контору". Да, и спасибки за "моджахеда". Откель мою "кликуху" знаешь ?
Да, и спасибки за "моджахеда". Откель мою "кликуху" знаешь ?
Да это и мое выражение) Мне на выходные и праздники бриться лень, и к воскресному вечеру или после праздников я становлюсь похожим на моджахеда, с черными щеками и подбородком) Мои домашние смеются и подкалывают))) Да, "халабуда" - это чисто наше.)))
Именно такое ощущение безысходности, беспомощности, бессилия и безнадежности, как у той подсеченной уверенной рукой давешней рыбки, охватывало мальчишку, когда отец цеплял его «тем» взглядом чуть прищуренных глаз, и Гера был не в силах отвести свои, пока не улавливал мысленное разрешение виновато уставиться в пол.
Так написано. Вот и другие пишут что хорошо, но так грустно и жалко.
Вязкая безнадега, но подана хорошо, лучше чем "Другая правда", видимо автору хорошо знакомо это состояние. Довольно небрежно переход к воспоминаниям- стоило еще немного потрудиться.
Напомнило "Крематорий"
На этой улице нет фонарей Здесь не бывает солнечных дней Здесь всегда светит луна Земные дороги ведут не в Рим Поверь мне, и скажи всем им - Дороги, все до одной, приводят сюда В дом вечного сна В дом вечного сна В мой дом вечного сна - Крематорий
Отправлено: 17.03.23 21:00. Заголовок: Никита пишет: И на..
Никита пишет:
цитата:
И напраслину возводят, когда говорят, что ребенок от жестокости сам ожесточается. Как правило, конечно, если это не потомственный отморозок, то напротив. Начинаешь жалеть слабых, беззащитных, испытываешь желание оградить то страданий того, кого оградить в твоих силах.
К сожалению, такое бывает очень редко. Как правило, идут по пути наименьшего сопротивления, продолжая практику насилия.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 17
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
). И ведь сыграл свою судьбоносную роль этот фонарь - именно тогда Германа окликнула Она. Веселая, с говорком, по-свойски пригласившая к себе. ( Без заламывания рук и кривляний в стиле : "Мущщщина... Не угостите ли даму сигареткой?" 
) 
Ибо навряд ли знакомство с той хрупкой женщиной и появление в ее руках ремня вылилось бы во взрослые практики, что было б совершенно не уместным здесь, не в духе, не в характере, не в стиле... И вне формата. Но... все оказалось не просто так, неспроста. Это ремень. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума