Форум

Дура

Витька прижимает к себе перевязанную крест накрест толстой веревкой большую хозяйственную сумку на сколько хватает рук, с интересом глядя в окно, за которым трясутся в такт прыгающему по проселочному бездорожью Пазику деревья, поля, редкие домики. Время от времени он смотрит на дремлющую на соседнем сиденье мать. Утром она подняла его с постели и, ничего не объясняя, бросив на кровать вещи, коротко скомандовала «одевайся». Потом быстрым шагом шла к остановке, не обращая на сына внимания, а едва поспевающий за ней, то и дело переходящий на бег Витька, не унимаясь, повторял одну и туже фразу «Мам, мы куда?». Наконец, она остановилась, причём так резко, что Витька, врезавшись в неё, еле устоял на ногах. Обернувшись, она наклонилась к самому лицу ребёнка, от чего тот непроизвольно втянул голову в плечи и отпрянул назад.
-Чего тебе надо? Что ты заладил «Куда-куда, куда-куда»? Ты можешь просто идти? Молча, - с этими словами она также резко развернулась и быстро пошла дальше; следом засеменил и Витька.
Вот и сейчас Витьке хотелось потянуть мать за рукав, чтоб поделиться с ней своими наблюдениями, но, вспомнив события двухдневной давности, передумал, снова уставившись в окно.
Накануне Вера отпраздновала свой двадцать шестой день рождения. Немного посидели за столом, а когда разошлись немногочисленные гости, начался обычный разговор.
-Вон, у Гальки Сапрыкиной Ирка - дура-дурой, ни кожи, ни рожи, а туда же, за городского замуж вышла, за инженера, - завела свою обычную «пластинку» Веркина мать.
Ну и что? - опустив голову на руку, бездумно глядя перед собой, отвечала Вера.
-А ничего! У Костомарихи Светка - как сыр в масле катается: и домище Славка отгрохал, и машина у них. Он тебя звал замуж, чего нос воротила?
-Мама, он же бандит, неужели ты не понимаешь, - бесцветным голосом монотонно прозвучал ответ.
-И пусть бандит! Зато деньги есть! А ты чего со своим институтом? Все принца ждала? Дождалась? Принесла, вон, выродка не пойми от кого. Кому ты нужна теперь с таким прицепом?
-Мама! - не выдержав, Вера всклочила, с грохотом отодвинув от себя полупустую чашку.- Хватит! Сколько можно?
Она вышла из-за стола и направилась прочь из кухни, где мать ещё долго, словно по обыгрываемому годами сценарию, кляла на чем стоит свет саму Веру, ее отца и брата, ради которых она так бездарно потратила свою жизнь.
Выйдя во двор, женщина  закурила, чувствуя, как к горлу подкатывает ком обиды. Конечно, мать была права: все ее подруги давно отучились, вышли замуж, вполне состоялись в жизни, а она  сидела без работы, без денег, выслушивая бесконечные  претензии и терпя понукания. «Принца», как выразилась мать, которого, действительно, Вера ждала все эти годы, звали Ваня Калинин;  был он ее однокурсником и, в общем-то, неплохим парнем, но ранняя женитьба на «деревенской» не входила в планы его родителей, а уж рождение ребенка тем более.  Одинокая в своей безысходности, девушка впала в отчаяние: о том, чтобы вернуться домой к матери «с подолом» и речи не было; Ваня, обещавший решить все проблемы, исчез; все возможные сроки избавления от ребенка Вера пропустила, надеясь, что Ванечка, так любящий и оберегающий ее Ванечка, все же вернется. Но время шло, а чуда так и не случилось,  и, проплакав всю ночь, наутро Вера, набрав две большие горсти таблеток, с трудом впихнула их в себя, запив остатками «Изабеллы», и легла на кровать, вскоре забывшись тяжелым сном. Она все рассчитала: утро субботы в общаге - время затишья; девчонки-соседки разъехались по домам и вернутся  теперь  только в понедельник к третьей паре, а больше прийти и некому, значит, все получится.  Но  зашедший за какой-то ерундой живший в соседнем блоке однокурсник, обнаружив девушку, заподозрил неладное, вызвал неотложку, и Веру спасли. К ее большому сожалению спасли и ребенка.
Из больницы поневоле пришлось вернуться домой, и оставшиеся месяцы до рождения сына она провела в полузабытьи, пытаясь не слышать бесконечных упреков и нравоучений матери  и заглушить  жуткое отвращение  к себе и так не желанному младенцу.
-Хоть бы не курила уж, - наоравшись вдоволь, пыталась вразумить Веру мать, - родишь урода, чего делать – то будешь с ним? Но та только отмахивалась, еще глубже затягиваясь сигаретой.
Витька родился раньше срока и очень часто болел. Бессонными ночами Вера, глядя на детскую кроватку, ругала себя за то, что не  смогла избавиться от него, со всей серьезностью понимая, что жизнь, о которой она мечтала – с хорошей работой, свадьбой, переездом, - так и останется в ее воображении. Маленький пищащий комок никак не вписывался в ее планы, считать сына своей семьей она не хотела да и не могла, признаваясь себе, что не испытывает к нему никаких чувств, даже банальной жалости. И, словно безошибочно     понимая  это детским своим сознанием, Витька рос молчаливым и замкнутым, говорил мало, с трудом произнося буквы в не всегда логично связанных между собой словах, но даже будучи неприхотливым и почти незаметным, все равно раздражал Веру тем, что был маленькой копией своего отца, одновременно ненавистного и желанного ею, как манящий недоступный плод тропического дерева. И когда отчаяние накатывало на неё особенно оглушающей волной, она трясла сына за плечи и орала в лицо «Чего ты молчишь? Издеваешься надо мной? Чего тебе не хватает? Чего? Чего не хватает?», потом срывала в остервенении с дверцы платяного шкафа потрёпанный, отцовский ещё, ремень и что есть силы хлестала мальчика по тощей заднице и рёбрам, заставляя его тело вздрагивать и сжиматься от каждого удара. Но тот  не плакал, а просто,  как-то жалобно подвывая и  хватая ртом воздух, смотрел на мать полными страха бездонными голубыми глазами, иногда поднимая вверх руки, чтобы жалящие удары не попадали по лицу.  В какой-то момент, словно выйдя из оцепенения, Вера отбрасывала в сторону ремень, и, прижимая к себе горящее тело сына, быстро, будто боясь куда-то опоздать, или что он вдруг оттолкнет и убежит, гладила его по голове, беря его лицо в свои руки, заглядывала в глаза, касалась влажной своей щекой его разгоряченной щеки и шептала:
-Ну, что же ты, дурачок? Что ж ты терпишь стоишь? Ведь ты же не виноват ни в чем.  Глупенький. Кричать надо, убегать.
Но Витька лишь молча прижимался к матери,  крепко обхватывая тонкими руками ее шею, потому что  такие минуты были чуть ли не единственными проявлениями ее любви.
И сейчас, затушив сигарету, Вера отправилась в комнату, которую они делили на двоих с сыном. Подогреваемая выпитым алкоголем злоба расползалась по всему ее телу, и она уже знала, что устроит мальчишке выволочку. Войдя, Вера нащупала справа на стене выключатель и щелкнула им. Комната наполнилась неярким светом. Уже улёгшийся в постель Витька настороженно смотрел на мать, явно пытаясь угадать ее настроение, а когда та стащила с дверцы ремень, подошла к кровати и сдернула с сына одеяло, как-то болезненно скривился, подтянул ближе к груди худые коленки и прикрыл бёдра руками, выставив ладони тыльной стороной и растопырив пальцы,  закрываясь от ещё только ожидаемых ударов.
Конечно, в глубине души Вера признавалась себе, что не права, что сын не виноват, а она,  просто запутавшись в своём бессилии, ищет себе оправдание, наказывая его якобы за плохое поведение, непослушание, хулиганство, а на самом деле говоря самой себе: «Значит, со мной можно так, а я не могу? Нет, могу! Почувствуй, каково это - терпеть боль, не имея возможности сопротивляться, а только закрываться руками в надежде, что пожалеют и не ударят ещё сильней»
Но сама она и не собиралась жалеть мальчишку: замахнувшись, Вера ударила так, чтоб попасть и по рукам тоже. Витька отдернул руки, вытянулся в струну, выгнул спину, чуть слышно всхлипнул, явно сдерживая слезы.
-Что ты за дрянь? Почему обязательно надо все портить? - она вдруг вспомнила, что за столом сын, отказываясь доедать картошку, насупившись, размазывал ее по тарелке. Никто из гостей не обратил на это внимания, но сейчас Вере нужен был повод выместить на нем всю скопившуюся злость и жалость к самой себе. – По-хорошему понимать никак не хочешь? - удар пришёлся явно выше, чем она планировала, зацепив поясницу. - Хотя бы один раз можно было нормально себя вести и не позорить меня перед гостями? - резким движением она сдернула с мальчишки полинялые плавки, протащив через ноги и бросив на пол. Вытянувшийся, было, Витька снова подтянул колени, обхватив их руками, но мать хлестнула сначала по рукам, потом по заду, заставляя замок пальцев сначала расцепиться, а потом ринуться к горящим ягодицам, чтоб, растирая, хоть немного унять жгучую боль.
Вера молча смотрела на сжавшегося комком на кровати сына. Ярость клокотала в ней: ее раздражали полный страха и отчаянья взгляд ребёнка, его сбивчивое дыхание, а главное - молчание. Ей хотелось хлестать его по голому телу, чтоб он зашёлся слезами и хриплыми бессвязными воплями, средь которых едва можно было бы различить «мамочка, прости». Вере казалось, что так она отомстит всем: Ванечке, неразделенная любовь к которому доводила ее до безрассудства; матери, которая мечтала спихнуть ее со своей шеи; отцу, который, уходя, бросил матери злое «и не ищи меня, сама расти своих проглотов», самой себе, за то, что оказалась наивной доверчивой дурой.
Она потянула сына за руку, заставляя лечь на живот, подняла его майку к самым плечам, обнажив худую спину, обтянутую почти прозрачной белой кожей, через которую отчетливо виднелись полоски рёбер и холмики позвонков; мальчик вытянулся в напряженную до предела струну, обхватив руками подушку и уткнувшись в неё лицом.
Вера повесила ремень на дверцу шкафа и вышла из комнаты. На кухне она вылила в стакан остатки водки из припрятанной от матери в тумбочку мойки бутылки, выпила залпом, закусила долькой повядшего яблока из праздничной фруктовой нарезки. Закурив, она открыла окно, впустив тепло летнего вечера в пахнущую луком и пряностями после сегодняшних приготовлений кухню; присев на краешек подоконника, Вера задумчиво смотрела в сумерки сада, чувствуя, как теплый хмель снова окутывает ее сознание, путая мысли, успокаивая, клоня в сон.
Разомлев, Вера совсем забыла, что оставила сына лежать на кровати в ожидании наказания, и когда, вернувшись в комнату, обнаружила его в том же положении, что и оставила, уходя, с вновь взвившейся к самому горлу ненавистью стянула с дверцы ремень. Витька, услышав, оторвал лицо от подушки и повернулся к матери, уставившись на нее покрасневшими от слез глазами; тело его то ли от страха, то ли от холода покрылось мурашками и подрагивало, выдавая предельное напряжение мальчика.
- Ну что, трусливая дрянь, дрожишь? – сузив глаза и цедя слова сквозь зубы, Вера наклонилась к сыну. – Что, встать смелости не хватило? Знаешь, за что сейчас получишь? – взмах – и ремень с характерным хлопком опустился на попу, вспыхнула на коже красная полоса.
Витька вздрогнул, крепче сжал подушку, уткнувшись в нее лицом.
– А вот за трусость и получишь, - широко размахнувшись, Вера снова хлестнула сына. – За трусость свою, за молчанку, за то, что дрянь и мерзкий червяк, - и без того разгоряченная алкоголем, женщина распаляла себя все сильней, вкладывая в каждый удар нарастающую злобу.
Мальчик дергался всем телом, глухо скулил в подушку, сжимая ее уголки побелевшими от напряжения пальцами.
- А это за папочку твоего, козла, за папочку, и еще за папочку, - Вера с остервенением обрушивала удары на сына, попа которого сплошь покрылась красными полосами, и теперь ремень, попадая по одному и тому же месту по два - три раза, обжигал все сильнее и сильнее, заставляя мальчишку извиваться и выть. В какой-то момент сознание Веры на секунду помутилось, занесенную с ремнем руку повело, и удар пришелся вдоль позвоночника, сойдя к копчику, отчего Витька взвизгнул, взвился на кровати, сел, прижавшись к стене, но снова подскочил, осознав пульсирующую боль в ягодицах, и встав на коленки, тяжело дышал и смотрел на мать расширенными от страха и боли, ничего не видящими глазами.
На крик в комнату вошла заспанная мать Веры.
-Проспись иди, дура, - она забрала у дочери ремень, встряхнула сбившееся одеяло, - ложись, - кивнула внуку.
Витька, долго ревел так тихо, как только мог, но всхлип в голос нет-нет да и вырывался из горла, и услышав раздражённое материно «Ещё звук - и добавлю», он утыкался лицом в подушку, накрывшись одеялом с головой. Боль постепенно утихала, но сон никак не шёл: колышущиеся за окном деревья казались монстрами, тянущими к нему руки; издалека доносился собачий вой, и, разбиваясь эхом о стекло, гнал по спине струйку липкого страха.
-Мам, - негромко позвал Витька.
Вера молчала, хоть и не спала.
-Мама, - чуть громче окликнул мальчишка.
-Ну что? Чего тебе? - раздраженно ответила Вера.
-Можно к тебе?
-Нечего. Спи.
-Ну мам, ну можно? - Витька готов был снова зареветь.
-Тебе ремня мало? Ещё хочешь?
Витька всхлипнул.
-Не хочу.
-Ладно, иди, - немного помолчав, Вера со вздохом отодвинулась к стенке, освобождая место на кровати.
Обрадованный Витька кой-как нашарил в темноте на полу свои трусы, оделся и юркнул под одеяло прижавшись к матери всем телом, не обращая внимания на исходящий от неё запах перегара. Взяв ее руку, ту самую, которая полчаса назад лупцевала его ремнём, он завёл ее себе за спину, имитируя объятья, потом положил свою руку поверх материнской. Вера усмехнулась и погладила сына по голове «Спи, дурачок».
Утром Вера с хмурым лицом пила чай; Витька, как обычно, после взбучки, сидел в излюбленном углу за диваном, прижав к себе и монотонно гладя кошку, молча и не особо осмысленно уставившись перед собой; мать, тщательно натирая после вчерашнего сервиз, отчитывала:
-Чего ты его колошматишь? Книжку бы лучше ему почитала, вон, двух слов связать не может.
Вера ухмыльнулась:
-Какая ты добренькая стала, мамочка. Небось, как нас с Юркой отец лупил, так ты помалкивала, не больно заступалась. А тут что, жалко стало?
-Отец вас за дело лупил, - не унималась мать. - А ты его за что? За то, что папаша его на тебе не женился? Так не он в том виноват...
...Витька все же осмелился слегка потрясти мать по руке, когда автобус остановился, и несколько человек направились к выходу.
-Мы до конечной, - приоткрыв полусонные глаза, ответила сыну Вера.
*******
Уже в сумерках, добравшись, наконец, до нужной остановки, Вера и Витька вышли из автобуса и молча пошли вдоль по улице. Идти пришлось довольно долго; мальчишку после дороги клонило в сон, он вяло перебирал ногами, шаркая и пиная иногда попадавшиеся камешки.
- Мам, далеко еще?
Вера молчала. Уставшая от постоянных скандалов с матерью, она сорвалась в поездку так неожиданно, что даже не предупредила брата, боясь, что он найдет повод отказать; и теперь оставалось только надеяться, что Юрий окажется дома и не выгонит их, чему, зная его характер, Вера совсем не удивилась бы.
После звонка и не особо продолжительного ожидания дверь открыл невысокий худощавый мужчина лет 30-ти. Потирая заспанное, покрытое двухдневной щетиной лицо, он молча уставился на визитеров уставшим взглядом, ожидая, видимо, когда те озвучат цель своего прихода, но неожиданно глаза его прояснились, и он выпалил удивленным голосом:
- Верка? Ты откуда тут? – он перевел глаза на с интересом рассматривающего его Витьку.
- Пустишь? – негромко ответила вопросом на вопрос Вера.
- Да, заходите, - посторонился, приоткрывая дверь шире и впуская гостей внутрь, Юрий.
Вера прошла на кухню и вынимала из сумки привезенные с собой «гостинцы»; Витька, стоя на теплом махровом коврике в ванной, долго и с удовольствием мыл руки душистым мылом, собирая в ладошки пенные пузырьки, дуя на них так, чтоб вылетали сквозь пальцы, а оставшиеся подставлял под струю воды, увлеченно наблюдая, как под напором те разбегаются и стекают по стенкам раковины, пока вошедшая мать, прервав его занятие, не сказала «иди есть и спать ложись».
- Как живешь, Вера? - залпом опрокинув рюмку водки, начал Юрий.
-Да как? Так как-то, - Вера выпила маленькими глотками, поморщилась.
Не зная с чего начать, она молча крутила в руке пустую стопку, задумчиво рассматривая оставшуюся на ее дне каплю. Вера любила брата. Они не виделись около двух лет, и сейчас ей хотелось рассказать ему обо всем: о том, что мать совсем озверела, и нет конца бесконечным скандалам и упрекам, что работы в деревне нет и приходится перебиваться случайными заработками, что Витька часто болеет, что у неё нет сил больше жить так, как она живет. Но вместо этого она ответила немного рассеяно и как-то пространно:
-Да в общем-то, все нормально. А ты?
Юрий тоже без особого желания рассказал о том, что работает в такси, что последняя подруга ушла, назвав нищебродом и неудачником, что давно хотел приехать, да что-то все никак. Он неодобрительно отметил для себя, что Вера постарела, много курит да и выпить тоже явно не прочь: сестра то и дело подвигала рюмку, прося, плесни ещё, и уже прилично опьянела.
Уже за полночь в кухню вошёл заспанный Витька и попросил попить. Юрий поставил на стол перед ним стакан воды, и пока тот пил, думал, что не мешало бы постирать надетую на нем явно не по размеру майку, а когда мальчик развернулся, чтобы пойти обратно, увидел у него на спине около лопатки уродливый лиловый синяк. Взяв мальчишку за руку повыше локтя, Юрий притянул его к себе и, подняв майку, осмотрел спину. Витька напрягся, повернув голову, недоуменно посмотрел на мужчину. Тот, немного помедлив, запустил пальцы под резинку трусов и спустил их до низа попы; Витька дернулся, вцепившись свободной рукой в резинку, пытался, было, обратно натянуть трусы, но мужчина отвел его руку, какое - то время еще глядя на ягодицы, а затем переведя многозначительный взгляд на Веру. Та скривила рот в ухмылке и, наигранно покачав головой, отвернулась к стене.
Юрий отпустил руку, негромко произнес «Иди спать, Витя», все ещё продолжая смотреть на Веру.
На несколько минут в кухне повисла тишина.
-Ну что? - почти крикнула Вера , не выдержав тяжелого взгляда брата, - ты-то хоть мне нотаций не читай.
-А я и не читаю. Только что же ты, Вера, забыла все? Забыла, как плакала, как отца ненавидела, как к соседям сбегала?
Вера смотрела перед собой. Алкоголь давно забрал ее сознание, и теперь слова доносились отголосками далеких негромких звуков. Но она помнила все: как страх связывал ее тело в тугой узел и оседал где-то внизу живота, отчего она прижимала к нему руки, а коленки подтягивала к самому подбородку, утыкаясь в них лицом; как сильная отцовская рука доставала ее из казавшегося спасительным укрытия и волокла в открытое пространство, резким, грубым движением сдергивая одежду, казалось, ещё чуть-чуть, - и вместе с кожей; как слившаяся в единое целое с болью, Вера, оглушённая криками - отца, своими, словно со стороны наблюдала за происходящим; как невыносимо бесстыдно раскрывалось обнаженное тело, следуя за напористыми указаниями ремня, оставляющего яркие полосы на попе, бёдрах, ногах крепко зажатой коленями беззащитной девочки; как едва различимое среди оглушающих визгов «мама» получало в ответ «чтоб знала, дрянь»; и как Юрка укрывал одеялом ее, подолгу лежащую после на полу, гладил по голове, негромко успокаивая «все, все, Верочка, не плачь».
Вера перевела взгляд на брата.
-Нет, не забыла. А ещё знаешь, что я не забыла? Что отец квартиру тебе купил. И ты живешь и ни о чем не думаешь. А я живу с полоумной матерью, которая через день мне скандалы закатывает и вещи за забор выкидывает. А ты что же теперь, Юрочка, племянничка пожалел? Стыдить меня будешь? Синячок на попке увидел? Ой-ой-ой, - язык Веры заплетался, ухмыляясь, она бессвязно жестикулировала. В момент наигранное веселье уступило место злости в пьяных глазах. Вера приподнялась, уперевшись ладонями в стол, наклонилась ближе к лицу брата. - Да мало ему. Я из-за этой дряни мелкой жизни не вижу. Сколько он мне нервов помотал, сколько я за него выслушиваю. Меня кто пожалеет? Кто спросит, каково мне? Ты вот спросил, что я чувствую? Легко мне одной тянуть его на себе? Нужен он мне? Хочу я такой жизни? - Вера села, опустив голову на руки, уже тише и без злости добавила, - может, я и жить-то не хочу.
Юрий слушал сестру молча, думая о чём-то своём.
-Иди спать, Вера, нажралась, как малолетка.
——————
Утром Вера проснулась по привычке рано. Отодвинув от себя прильнувшего к ней Витьку, она укрыла его одеялом и выбралась из кровати. Мысль пройтись по городу пришла ей ещё с вечера, и сейчас, приведя себя в порядок и выпив кофе, женщина вышла из дома.
Тишина полуспящего старого города нравилась Вере: она не спеша шла по знакомым улицам, невольно вспоминая, сколько волнительных, ярких моментов пережито здесь вместе с Ванечкой, сколько веселья и радости беззаботной юности оставлено этим деревьям, тропинкам, уютным закоулкам, где они делили первые поцелуи, пряча от посторонних робкие объятья и самые главные слова.
Предаваясь приятным своим воспоминаниям, Вера дошла до знакомого двора и остановилась, задумавшись, что делать дальше. С Ваней за последние семь лет они не виделись ни разу, Вера ничего о нем не слышала, не знала, закончил ли он институт, остался ли в городе или переехал, но робкая надежда на встречу сейчас держала ее возле дома, где когда-то он жил с родителями. Женщина присела на скамейку возле соседнего подъезда, закурила, чувствуя легкий мандраж, время от времени поднимала глаза на окна третьего этажа, ждала достаточно долго, уже почти отчаялась и вздрогнула, когда на крыльце всё-таки появился до боли знакомый силуэт.
-Иван! Ваня! - окликнула Вера, когда мужчина спустился по ступенькам и проходил мимо неё. Тот повернул голову и слегка замедлил шаг.
-Ваня! - уже громче и уверенней позвала Вера.
Он обернулся, слегка нахмурив брови, смотрел на неё и, кажется, совсем не удивился.
-Вера? Ты откуда тут?
Она остановилась в нескольких шагах от него; Ваня выглядел недовольным, и ожидавшая совсем другой реакции Вера растерялась, не зная, что ответить.
-Чего молчишь? Случилось что-то? - мужчина нервно посмотрел на часы.
-Нет, ничего не случилось, просто… - Вера запнулась. Хотела сказать, что проходила мимо, случайно, но, прекрасно понимая, как нелепо это прозвучит, добавила едва слышно, - ничего не случилось.
Какое-то время они стояли друг напротив друга молча. Вера чувствовала себя неуютно под оценивающим мужским взглядом, нервничала; теребя пояс платья, разглаживая складки рукава, поправляя волосы, она словно спрашивала: «Ну, что же ты, Ванечка? Это же я, Вера, твоя Вера! Разве ты ничего не помнишь?»
-Послушай, - наконец, прервал затянувшееся молчание Иван, - у меня сейчас времени совсем нет. Ты надолго приехала? Хотя, неважно. Давай завтра встретимся? Часа в четыре в парке у чертова колеса, сможешь?
Вера едва заметно кивнула.
-Договорились. До завтра, - он развернулся и быстрым шагом пошёл прочь.
Вера смотрела ему вслед сквозь пелену внезапно подступивших слез. Совсем не так представляла она себе эту встречу: столько вопросов, на которые хотелось получить ответы, просто насмотреться вдоволь на такое родное и любимое лицо, впрок наслушаться голоса, но, если «не важно»… «Господи, какая же я всё-таки дура!» - мысленно корила саму себя Вера.

Витька проснулся, когда солнце уже вовсю светило в окно. Обойдя квартиру и обнаружив, что никого нет, он направился в ванную и с удовольствием принялся по-вчерашнему играть с водой. Деревенский дом, где мальчик жил, был лишён удобств, поэтому приходилось пользоваться прибитым к стене умывальником, да и бабка постоянно одергивала «Витька, не балуй», прерывая такой занимательный для него процесс наблюдения за переливающимися струйками. Без особой охоты раздумывая, где мама и дядя Юра, он умылся и вошел в кухню. Хотелось есть, но Витька не решился без спроса что-то брать из чужого холодильника; подумав, он выбрал из привезенного ими пакета яблок одно покрупнее и уселся к телевизору. Наткнувшись на канал с передачами о животных, с интересом смотрел несколько часов подряд, пока не задремал здесь же, на диване.

-Витя, Витя, проснись, - Юрий тряс племянника за плечо, - мать-то где?
Витька сел, тёр заспанные глаза.
-Не знаю, - мальчик смотрел на мужчину настороженно, чувствуя исходящий от того запах алкоголя.
-Вот, познакомься, это мой племянник, Витя, - Юрий, слегка покачиваясь, повернулся к стоящему у него за спиной мужчине, который был выше его почти на голову и показался Витьке огромным. - А это дядя Лёша, мой друг, - Юрий подмигнул мальчишке. - Есть хочешь?
Витька кивнул.
-Сейчас приготовлю чего-нибудь, позову тебя.
Витька чувствовал себя неуютно наедине с подвыпившими взрослыми и даже немного побаивался, помня, что такие посиделки у них дома обычно не заканчивались ничем хорошим, но голод брал своё, и когда Юрий крикнул из кухни «Витька, иди есть», не особо долго раздумывая, ответил «Иду».
-Пельмени любишь? - мужчина поставил перед ним тарелку с дымящимся вкусно пахнущим содержимым. Витька кивнул, взял ложку и, зачерпнув, принялся дуть на горячий бульон.
На столе стояла ополовиненная бутылка водки, вскрытая банка каких-то консервов, лежали нарезанные прям на пакете несколько кусков колбасы и хлеб. Юрий разлил по рюмкам, мужчины чокнулись и выпили.
-Хлеб бери, - поднеся к носу кусок колбасы и шумно втянув ее запах, поморщившись, кивнул Витьке Юрий.
Витька привстал, пытаясь дотянуться до другого края стола, а возвращаясь, задел попавшуюся под локоть бутылку. Та опрокинулась, и жидкость с характерным хлюпаньем потекла на стол, а оттуда - на пол. Все трое на доли секунды застыли. Алексей отреагировал первым: рывком поднял почти пустую бутылку и перевёл на Витьку осоловелый взгляд.
Не помня себя от страха, мальчишка выскочил из-за стола, побежал, влетел в комнату, заметался, слыша, скорее, телом настигающий топот тяжелых ног; пытаясь сообразить, куда спрятаться, ничего не видел и не находил укрытия, вжался в угол, сполз по стене, закрыл руками лицо и голову, приготовившись к удару. Кулак опустился чуть выше лопатки, и Витьке показалось, что он услышал хруст костей, взвизгнул от пронзившей плечо боли; не дав опомниться, следующий удар пришёлся в скулу, голова качнулась, впечатавшись в стену, комната перед глазами поплыла, и, проваливаясь в темноту, мальчишка услышал: «Э, Лех, остынь, не тронь пацана».

Витька очнулся от резкого запаха. С трудом открыв глаза, он увидел дядю Юру, который сидел перед ним на корточках и тыкал ему в нос куском ваты.
-Ты как? Живой?
Мальчишка слабо кивнул, отворачиваясь в сторону.
-Посиди, сейчас все пройдёт. Больно? Держи вот так, - он прислонил к витькиному лицу что-то холодное, завернутое в вафельное полотенце, подождал, пока тот перехватит кулёк. - Мать-то где? Не знаешь? Может, говорила, куда собирается?
Витька, всхлипывая, молча пожал плечами.
-Ладно, держи, - мужчина поднялся и вышел из комнаты нетвердой походкой.

Вера вернулась домой уже поздним вечером. Забрав из рук спящего сидя на диване брата пульт, выключила орущий на весь дом телевизор, потрясла Юрия за плечо:
-Юрка, ляг по-нормальному. А этот чего тут делает? - женщина кивнула на храпящего в кресле Алексея, но Юрий, промычав в ответ что-то невнятное, повалился на бок, подтянул ноги и развернулся лицом к стене.
Вера выключила свет, ушла на кухню, посмотрела на заваленный объедками и грязной посудой стол, махнула рукой - завтра уберу.

Витька так и заснул, сидя на полу и прижимая к щеке пакет с уже подтаявшим содержимым, только, ворочаясь во сне, переложил кулёк под другую щеку, видимо, приняв его за подушку. Вера, увидя его, почувствовала, как привычно закипает в ней злость.
-Это что за номер ещё? А? - она заорала, выволокла сына из угла и стала трясти из стороны в сторону, будто это был не ребёнок, а тряпичная кукла или набитый ветошью мешок. Витька проснулся и в отчаянии пытался хвататься за руки матери.
-Что за дрянь! Дрянь! Как же ты меня достал! Сил моих больше нет! - взгляд Веры упал на стоящие возле кровати тапки, она схватила одну и с остервенением принялась бить жмущегося к ее ногам скулящего мальчишку, нанося беспорядочные удары по всему телу. В очередной раз занеся одну руку для удара, а другой хватая и отводя руки сына от лица, она поймала на себе полный боли и страха взгляд голубых глаз, тех самых бездонных глаз, которые так сильно любила в Ванечке и так же сильно ненавидела в Витьке.
Вера села на кровать и, опустив голову на руки, тихо заплакала.
Витька ещё несколько секунд закрывался освободившимися руками, ожидая новых ударов, а когда их не последовало, осторожно повернулся и посмотрел на мать. Не зная, какой может быть ее реакция, он, поднявшись с пола, сел рядом с ней, гладил ее по голове, всхлипывая, время от времени повторял «не плачь». Только сейчас Вера, мельком глянув на сына, увидела почти почерневший синяк у него на лице.
-Это ещё откуда?
-Упал, - не раздумывая, выпалил мальчишка.
-Горе ты мое, - устало вздохнула Вера.

Ещё долго после того, как Витька заснул, она лежала в кровати, молча глядя в потолок и обдумывая завтрашний день. Вопросов было много, но главный, о возможной реакции Ивана на встречу с сыном, женщина гнала от себя как можно дальше, прекрасно понимая, что ответ на него ей, скорее всего, совсем не понравится.