Форум

Автор Стэн Марш

Глеб обвёл глазами комнату, вздохнул с сожалением.
-Ну, вот, кажется, и все, - подбросив и поймав в воздухе связку ключей, аккуратно положил их на журнальный столик, перекинул через плечо спортивную сумку и уже собрался, было, выйти из квартиры, но что-то, будто легко сжав его руку, остановило в прихожей. Он обернулся, вглядываясь в сумрак комнаты, где у окна, едва освещенного тусклым светом уличного фонаря, стояла Таня. Глеб не видел её лица, но по напряженным до остроты плечам понимал, что, обхватив себя руками, она изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать, хотя от силуэта и веяло пронизывающим холодом. На мгновение Глеб засомневался, захотелось подойти к ней, как когда-то укрыть в объятьях, согреть, отведя волосы, поцеловать в плечо, в шею, вдыхая тонкий лавандовый аромат её кожи, но слишком высоки были выстроенные в последние месяцы барьеры: недоверие, взаимные упрёки, обиды, ссоры и, как итог, осознание, что отношения уже не спасти. Мужчина поднял руку в приветственном жесте, мысленно попрощавшись с теперь уже бывшей женой, и вышел из квартиры.
Такси стояло у подъезда, и через полчаса Глеб провожал глазами медленно проплывающие за окном плацкартного вагона пейзажи. За прошедшие пятнадцать лет город стал ему родным, и сейчас он жадно вглядывался в силуэты домов и ломанные линии едва освещённых улиц, в дымящие трубы заводов и чахлые перелески окраины, словно пытаясь впитать их в себя, чтобы потом, завернув в вощённую бумагу воспоминаний, аккуратно сложить где-то в дальнем углу памяти.

Родной посёлок встретил Глеба тишиной туманного утра. Отказавшись от услуг назойливых таксистов, он не спеша шёл знакомым маршрутом к дому, где провёл детство и где не был вот уже без малого десять лет, с тех самых пор, как не стало матери. Путь от железнодорожного вокзала до улицы Клёнов, где когда-то жила семья Глеба, занимал примерно полчаса, но мужчина медлил, словно оттягивая момент прощания с прежней жизнью, явно пасуя перед окончательным возвращением в прошлое - иначе расценивать свой переезд он не мог.

Подойдя к калитке, Глеб остановился, и вместе с ним как-будто замерло время. Он молча рассматривал добротный кирпичный дом, тихонько поскрипывающий флюгер-парусник на крыше, вглядывался в окна и прислушивался к себе, пытаясь уловить свои чувства, но не было ни волнения, ни трепета, ни щемящей грусти. Досада и разочарование - единственное, что занимало сейчас его мысли.
Глеб порылся в боковом кармане сумки, достал ключи, не без труда отпер застоявшийся замок и вошёл внутрь.
Дом без хозяйки осиротел: пожелтели занавески на окнах, выцвели пёстрая скатерть и покрывала, остановились где-то за двенадцать минут до шести старые ходики на стене. Глеб открыл дверцу, потянул гирьки, запуская тяжёлый часовой ход; стряхнув ладонью пыль со стула, присел, раздумывая над тем, с чего начать свою новую жизнь.

Глеб убрал в ящик комода расставленные по комнате фотографии: старые семейные снимки, его портреты разных лет, потускневшую карточку совсем ещё молодой матери. Он весь день провёл за бытовыми мелочами: проверял краны на кухне и в ванной, смазывал заскрипевшие от времени дверные петли, разбирал и раскладывал вещи, но то и дело как будто невзначай ловил на себе укоризненный взгляд вроде бы беззаботно улыбающейся женщины, и от этого становилось не по себе. В последние годы отношения с матерью не ладились: она ждала внуков и в редких телефонных разговорах сетовала сыну на то, что они с Таней слишком увлечены работой, карьерой, зациклены на деньгах, дорогих вещах и заграничных поездках, а в жизни главное совсем не это. Глеб нервничал, срывался на крик, говорил, чтоб она не лезла, что это не её дело, он сам решит, как ему жить, бросал трубку; потом, коря себя за несдержанность, перезванивал, извинялся, обещал не пропадать, звонить и приезжать чаще. Разве мог он тогда подумать, что ему придётся вернуться в родительский дом и в свои почти сорок начинать жизнь с нуля? Глеба захлестнула досада и раздражение. Он решил оставить недоделанное и пройтись, чтоб немного успокоиться и собраться с мыслями.

Маленький курортный посёлок к вечеру оживал по-особенному: измученный дневным зноем и жаждой, с наступлением сумерек он словно просыпался от тяжелого сна, зажигался ярким светом уличных фонарей и огнями аттракционов Луна-парка; наполнялся ароматами еды, от самой простой до изысканной, изобилие которой предлагали ресторанчики и кафе, гостеприимно распахивающие свои двери перед отдыхающими; превращал набережную в сцену для настоящей красочной феерии, заполняя округу мелодиями и голосами, песнями, смехом, звуками танцев и восторженными криками разгулявшейся детворы.

Глеб спустился к морю. Сюда долетали лишь отголоски веселья, и он с удовольствием слушал мягкий шорох волн, которые, отступая, увлекали за собой россыпь щербатых ракушек. Но звук не успокаивал, а только усиливал досаду, с которой мужчина не мог справиться с того самого момента, как принял решение о переезде. Постояв немного у кромки воды, Глеб снова поднялся на вымощенную серо-голубым камнем набережную, пошёл, не спеша, время от времени останавливаясь около торговых палаток или на несколько минут задерживаясь около очередного артиста. Его внимание привлекла шумная толпа чуть поодаль: зрители аплодировали и одобрительно свистели. Глеб подошёл поближе, но за несколькими рядами людей ничего не мог разглядеть.
-Что там? - спросил он пожилую пару с внуком, рядом с которой остановился.
-Огненное шоу! - с придыханием протянул мальчик, переведя на Глеба восхищенный взгляд. Тон его показался мужчине заговорщическим, и он улыбнулся, проговорив в той же манере:
-Ничего себе! А что же ты видишь за всей этой толпой?
-А там уже всё закончилось, а так я впереди стоял. Очень круто!
-Вы впервые здесь? - к разговору присоединилась женщина. - Он тут каждый вечер, вроде бы около восьми начало. Пойдемте? - она переключилась на своих.
-Можно и так сказать, - с опозданием невпопад ответил Глеб.
Зрители постепенно расходились, и он увидел невысокого худенького парнишку лет четырнадцати, собирающего реквизит. Наблюдая за его ловкими движениями подумал, что надо бы завтра прийти пораньше и посмотреть шоу.
Шум пляжной дискотеки проводил Глеба почти до самого дома. Там же, на набережной, он купил домашнего вина у местных и по дороге выпил его почти залпом. День получился длинным и каким-то пустым. Глеб как был, в одежде, лёг на не разобранный диван и сразу заснул.

Домашние дела и не самые светлые мысли затянули Глеба в воронку безвременья. Свободного времени теперь было хоть отбавляй, и пытаясь заполнить образовавшуюся пустоту, Глеб всё чаще заканчивал вечер с бутылкой вина, засиживаясь почти до рассвета и ложась под утро, чтобы большую часть завтра просто проспать. Он решил дать себе внеочередной отпуск до осени или до конца сентября, практически потеряв счёт однообразным дням.
В следующий раз на набережную он попал только через две недели, напрочь забыв и про мальчишку и про фаер-шоу, которое собирался посмотреть.
Зрителей толпилось также много, но Глеб аккуратно протиснулся и встал в первый ряд. Он видел выступления подобных театров и раньше, и были они куда динамичней и зрелищней, но то, как ловко мальчишка жонглировал огненными пои, как изящно выгибалось его отливающее бронзой тело, когда он поднимался на цыпочки босых ног, как напрягались жилистые руки, когда проделывал трюки с вращением огненных вееров, сосредоточенно меняя хват, его игривая полуулыбка - полуусмешка и смотрящие куда-то вдаль, сквозь толпу, глаза, заворожили Глеба, и он простоял, почти не дыша, всё представление, словно боясь спугнуть волшебство происходящего.
Закончив номер, мальчишка поклонился и послал зрителям воздушный поцелуй; аплодируя, народ расходился. Глеб отошел к стоящей неподалёку скамейке, присел и наблюдал за парнем. От поредевшей толпы отделился грузный мужчина и, дождавшись, когда шумная набережная заживёт своей жизнью, направился к собиравшему реквизит артисту. Тот выпрямился, настороженно глядя на явно не желанного гостя. О чем они говорили, Глеб не слышал; мужчина активно жестикулировал, мальчишка упрямо качал головой, потом что-то достал из кармана и протянул в сжатом кулаке. Глеб догадался, что он отдает деньги, которые заработал за выступление; пока раздумывал, вмешиваться или нет, мужчина пнул парня в плечо, потом под ребро, и когда тот согнулся, прижав руку к животу, как-то неуклюже ткнул основанием ладони в лицо. Мальчишка, не разгибаясь, достал ещё несколько купюр, видимо остатки.
-Эй! Ты что делаешь? - Глеб подбежал, резким движением оттолкнул толстяка; от неожиданности тот пошатнулся, едва устояв на ногах, развернулся к Глебу, вытращил на него мутные глаза.
-Ты чё, мужик? Куда лезешь?!
Глеба обдало перегаром; глядя в мятое покрасневшее лицо, он стиснул зубы и сжал кулаки.
-Верни, что забрал у него, - Глеб кивнул на мальчишку, - и вали отсюда по-хорошему, - зло процедил он.
-Да ты кто такой вообще?! Развелось добреньких. За своими смотри!
Мужчина не ждал ответа и возвращать явно ничего не собирался.
-Приди мне домой только, сопляк! - бросил он мальчишке и ушёл.

Глеб достал из кармана платок, протянул парню:
-На вот, возьми. Это кто? Отец?
Тот едва заметно качнул головой.
-Дядька.
-А родители? Ты местный? Или в гостях здесь?
Мальчишка вскинулся, прижимая платок к разбитому носу, в глазах читалась неприязнь:
-Да чего вы, правда, прицепились? Вам-то какое дело?!
-Да никакое, так, помочь хотел, - Глеб рассеяно пожал плечами, достал из кармана пятисотрублёвку, протянул мальчишке, - возьми вот. Не дождавшись, пока тот возьмёт деньги, засунул их ему в карман шорт.

Глебу стало как-то не по себе от произошедшего; он спустился к морю и долго сидел на пирсе, время от времени кидая в воду подобранные на пляже ракушки. Пластиковая литрушка вина, прихваченная по пути, была опустошена на две трети; к ночи стало ветрено, и лёгкая футболка продувалась насквозь. Надо бы пойти домой, но мальчишка никак не шёл у него из головы: какая-то внутренняя сила заставила Глеба подняться и ещё раз пройтись по набережной. Долго искать не пришлось: парень, вертя в руках бумажный стаканчик с красочной надписью «Возьми в дорогу», сидел на приступках одной из странных скульптур авторства какого-то неизвестного модерниста, множество которых щедро украшало городской пейзаж. Глеб опустился рядом.
-Чего домой не идёшь?
Парень хмыкнул, но промолчал.
-Есть хочешь? - Глеб покрутился по сторонам, ища глазами открытую чебуречную или киоск с хот-догами, с досадой вспомнив, что денег на полноценный ужин в кафе не наберёт, и неожиданно сам для себя предложил, - пойдём ко мне? Покормлю тебя.
Мальчишка повернулся, и Глеба покоробил его насмешливый взгляд.
-А вы из этих что ли? - он быстро изобразил руками фигуру, значение которой Глеб не понял.
-Из каких «этих»? - недоумённо спросил мужчина.
Мальчишка хохотнул, запрокинув голову.
-Ну, из этих… по мальчикам.
Глеб отвернулся. Какого чёрта он вообще возится с этим малолеткой? Связался на свою голову!
Парень прервал его мысли:
-И это… вот… деньги свои заберите назад, - он протянул помятую пятисотрублевку.
-Почему? - мужчина удивился.
-Да просто не надо и всё.
-Считай, что я тебе её в шляпу бросил, - не поддавался Глеб.
Мальчишка упрямо качнул головой, аккуратно положил деньги Глебу на колено.
-Вот завтра, если хотите, приходите, посмотрите номер, тогда и бросите. А просто так не надо.
Глеб шумно выдохнул, нехотя взял пятисотрублевку, сунул в карман.
-Ладно, подожди меня здесь, я быстро.

Через несколько минут он вернулся с пакетом, из которого достал чебурек и протянул мальчишке. Тот несколько секунд помялся, но взял, буркнув «спасибо». Глеб достал ещё один и принялся с аппетитом есть.
-Тебя как зовут?
-Алекс, - вдохнув, чтобы охладить обжигающий рот чебурек, ответил мальчишка.
-Алекс? Необычно, - Глеб усмехнулся. - Это сокращение от Александр?
-От Алексей.
-Мм, понятно.
Глебу стало смешно. Парень явно старался выглядеть старше своих лет, и в какие-то моменты ему даже удавалось напускное равнодушие и отстраненность, но «Алекс» прозвучало совсем уж по-детски, несмотря на нарочито безразличный тон.
-А меня Глеб. Я вообще-то местный, живу недалеко. Улицу Клёнов знаешь? - он повернулся к Алексу. Тот молча кивнул.
-Я давно не был здесь, - продолжал Глеб, - почти десять лет. И никогда бы не подумал, что вернусь, и не просто в отпуск, а насовсем.
Глеб рассказывал о своём детстве; о том, как пацанами они на спор ныряли с заброшенного пирса - так могли только местные, приезжие боялись наткнуться на арматуру или пораниться о другой строительный хлам, затянутый сеткой и служащий волнорезом; как поднявшись ещё до рассвета, ловили блестящую розоватую барабульку, а потом сдавали её скупщикам рыбы почти за бесценок, чтобы на вырученные деньги купить молочное мороженое в бумажном стаканчике и душистую, стреляющую едкими пузырьками газировку; как после шторма собирали выброшенные на берег ракушки, стараясь среди водорослей и прочего мусора найти не поврежденные, без трещин и сколов; и как клялись на всю жизнь сохранить верность дружбе и береговому братству.
Алекс слушал молча, внимательно, время от времени улыбаясь и кивая головой, словно соглашался или подтверждал: да, бывает и такое.
Закончив рассказ, Глеб посмотрел на часы: стрелки приближались к часу ночи.
-Поздно уже, надо домой идти. Тебе в какую сторону? - он поднялся с приступка, собрал в пакет скомканные салфетки и бумажные стаканчики. Алекс опустил голову, ничего не ответил.
-Понятно, - произнёс мужчина на выдохе, - пошли.
Мальчишка замотал головой.
-Не надо, я здесь.
-Чего здесь? Хочешь, чтоб менты загребли? Пошли, не из этих я, - Глеб рассмеялся.
Алекс смотрел всё ещё недоверчиво, но всё-таки поплелся вслед за Глебом, негромко проговорив скорее себе, чем ему:
-Вообще-то, мне есть куда. Это только сегодня…
Мужчина сделал вид, что не услышал.

Утром Алекс, взъерошенный и немного смущённый, вышел на кухню, сонно потирая глаза и потягиваясь.
-Доброе утро, - улыбнулся он Глебу.
Тот в ответ кивнул на стул напротив себя.
-Чай будешь? Или кофе? - мужчина поставил перед ним тарелку с яичницей, подвинул ближе тосты и масло. - Если остыла, сунь в микроволновку.
Глеб наблюдал, как, явно смущаясь, с осторожностью Алекс положил на тост тонкий слой масла, а сверху сыр. Его тонкие загорелые руки с длинными пальцами, кое-где покрытые мелкими синяками и ожогами, едва заметно вздрагивали. Он откусил небольшой кусок бутерброда и аккуратно положил его на тарелку, бросил на мужчину беглый взгляд.
-Мы в прошлом году сюда приехали. Мать от отца ушла, там он завёл себе какую-то, - Алекс неприязненно скривился, - ну, и вот. А тут алкаш этот, брат её. Некуда больше.
Алекс говорил тихо, отрывисто, отводя глаза. Было понятно без слов, что ему стыдно, и Глеб, убедившись, что мальчишка больше ничего не хочет добавить, негромко спросил:
-А мать? Тоже пьёт?
-А? Мать? - Алекс выглядел немного рассеянным, - да нет, она не пьёт, она в городе работает.
-Приезжает?
Алекс усмехнулся.
-Ну, так, иногда. - Он немного помолчал, улыбнулся, - да вы не думайте, это я сам захотел здесь остаться, чего там, в городе, делать летом? А тут море!
-Море… - машинально повторил Глеб.
Он несколько секунд смотрел на Алекса, собираясь с мыслями. Решение пришло само собой, и Глеб нисколько не сомневался в его правильности.
-Если хочешь, оставайся. Места хватит.
Алекс нервно заёрзал на стуле.
-Да нет, не удобно.
Мужчина, обрадованный отсутствием категоричного отказа, поднялся, положил мальчишке руку на плечо:
-Удобно, не переживай. Я сейчас отъеду по делам, вернусь через пару часов, а ты пока располагайся. В холодильнике всё, что найдёшь, можешь брать.

О чём думал Алекс и как воспринял его предложение, Глеб не задумывался. Его вдруг обуяло чувство благородства, он представлял себя этаким наставником, добродетелем, благотворителем. Он с удовольствием наблюдал, как, смущаясь, Алекс примерял купленную им одежду, как, немного попривыкнув, с аппетитом уплетал приготовленную Глебом еду, как постепенно раскрепощался: улыбался, шутил, рассказывал эпизоды своей жизни, особенно преображаясь, когда разговор заходил о его желании стать профессиональным фаерщиком. Мальчишка словно весь вспыхивал изнутри, будто и сам был ярким огненным факелом: глаза расширялись и восхищенно горели, руки непроизвольно выписывали сложные кульбиты, имитируя хваты и приемы жонглирования, речь становилась быстрой, порой сбивчивой, эмоции выплёскивались через край, переводя повествование в набор восторженных восклицаний: «Супер! Это так… так круто! Балдёж!» В такие минуты Глеб отчётливо ощущал накрывающую его волну тепла и невыносимой жалости к мальчишке, желание во что бы то ни стало помочь ему хоть на немного приблизиться к мечте; он не смог бы ответить честно даже самому себе, кем стал для него Алекс - сыном, братом или чем-то большим, и хоть запретно-притягательным, но родным и очень дорогим; и он с трудом сдерживал порыв крепко обнять мальчишку, потрепать по волосам и обещать, что всё у него обязательно получится. Но Алекс, казалось, чувствовал эти мгновения и моментально замыкался в себе, отстранялся, а чаще уходил, давая Глебу понять, что есть границы, переходить которые не стоит.
Глеб относился к такой реакции снисходительно. Поначалу он в принципе был достаточно лоялен к мальчишке, давая ему практически полную свободу действий и установив лишь самые приблизительные рамки: личная гигиена, поддержание относительного порядка в комнате и дома не позднее 23:00, и кажется, Алекса тоже всё устраивало в этой взаимно-удобной игре, но чем больше Глеб вживался в роль воспитателя, тем сильнее разгоралось в нём желание подчинить себе мальчишку, аргументируя, а скорее вуалируя даже для самого себя это возрастом и жизненным опытом, и в одном из разговоров, призывая Алекса к порядку, будто бы невзначай сказал: «Иначе накажу». Алекса передернуло. Он криво усмехнулся, наградив Глеба презрительным взглядом карих глаз.
-Накажешь? И что сделаешь? Сладкого лишишь?
Глеб выдержал паузу, наслаждаясь замешательством мальчишки. Как бы Алекс ни старался накинуть на себя маску равнодушия, ему это не удавалось, и лёгкий румянец на щеках с лёгкостью выдавал его волнение.
-Ну, зачем же сладкого? Ешь, сколько хочешь.
Глеб наслаждался реакцией, с удовольствием впитывая мускус страха и противостояния Алекса. К тому моменту парень жил у него полтора месяца, и мужчина был уверен: никуда он не денется.
-Ты взрослый парень, и наказание будет соответствующим. Не провоцируй, правил не так уж и много.
Глеб произнёс эти слова примирительно. Да, он действительно считал, что раз содержит Алекса, то и вправе расчитывать на послушание и сговорчивость, но заметил, что после этого разговора мысли о возможности выпороть мальчишку всё чаще и чаще всплывали в его голове.

Случай не заставил себя ждать.
В один из дней Алекс, по своему обыкновению уходящий на набережную к семи вечера, не вернулся домой к одиннадцати. Не пришел он ни в двенадцать, ни в час. Глеб заволновался, долго сомневаясь, всё-таки решил пойти искать мальчишку. Поиски увенчали успехом достаточно быстро: Глеб, стараясь остаться незамеченным, наблюдал, как прижав спиной к фонарному столбу, Алекс целовал рыжую девчонку, запустив пальцы в копну вьющихся волос. Мужчина почувствовал, как тело обдало жаркой волной, на лбу выступила испарина, и перед глазами, как живое, появилось разъяренное лицо отца. И вот уже Глеб - долговязый четырнадцатилетний пацан, ловко ухвачен им за загривок; тот на виду у всей компании утаскивает его, не обращая внимания на попытки сопротивляться, а дома, спустив штаны и по обыкновению зажав между ног, хлещет сложенным вдвое ремнём, время от времени зло выплевывая: «Щенок! Распустился!» И Глеб почти не чувствует боли. Стыд перед друзьями, а главное перед приезжей городской девочкой Сашей, которой он в то лето отдал своё сердце, перекрывает все остальные чувства. Он плачет после, на следующий день, и сидит дома до самого её отъезда, ненавидя отца и мать за то, что как ни в чем не бывало говорит: «Сходил бы погулял, сынок»

Глеб вернулся домой и ждал Алекса, сидя на крыльце. Он ни о чем не думал, молча уставившись в темноту ночи. Мальчишка заявился около трёх. Наткнувшись на Глеба, явно стушевался.
-Я объясню, меня задержали, - начал, было он.
-Спать. Все разговоры завтра, - коротко отрезал мужчина. Он проводил Алекса до комнаты и запер дверь на ключ.

В ту ночь Глеб не спал. Воспоминания толпились в голове, толкаясь и вытесняя друг друга. Перед глазами стояло лицо матери с надетой на него болезненной гримасой, потом оно уступало место отцу, зажатому и немногословному, жестокому до звериного. Обрывки фраз, разговоров, окриков вихрем проносились в голове Глеба, и он со стоном зажмуривал глаза и стискивал зубы, проклиная свое бессилие.

К Алексу Глеб зашёл около десяти утра. Тот не спал; перевел на мужчину равнодушный взгляд.
-В туалет можно?
-Иди, конечно, - спокойно ответил Глеб.
Пока мальчишка отсутствовал, он приготовил ремень и теперь, намотав его на руку, машинально натирал пальцами пряжку.

-За что?
Глеб вздрогнул: погруженный в свои мысли, он не заметил, что Алекс вернулся и уже какое-то время наблюдал за ним.
-За нарушение правил, - коротко отрезал Глеб.
-С какой стати? Ты мне никто! - мальчишка не собирался сдаваться.
-Никто? - Глеб вскинул брови. - Да, ты прав, никто. Но ты живёшь в моём доме. Носишь шмотки, которые я купил. Ешь мою еду. Я никто тебе. Ты никто здесь. Я требовал соблюдения элементарных правил. Нет, не требовал - просил.
-Ты просил? - Алекс вскинулся. - А я тебя просил? Шмотки эти, бутербродики, чистая постель… Да кто тебя просил благодетельствовать?! Пошёл ты нахрен со своей благотворительностью! - Алекс быстро снял футболку, оставшись в одних трусах, и принялся в ворохе вещей искать свою одежду.
Глеб окончательно разозлился.
-Нет, парень, так не пойдет! Ты так просто не отделаешься! Ты не можешь просто взять и уйти - я слишком много времени потратил на тебя!
Глеб размахнулся и ударил мальчишку по спине. Удар пришелся на лопатку, и Алекс, изогнувшись от боли, упал на колени, глухо застонав и уткнувшись в диван лицом. Дальше мужчина не церемонился, воспользовавшись замешательством парня, он подтянул его на диван, заломил руку, рывком сдёрнул трусы. Мальчишка пытался вырваться, орал, кроя Глеба отборным матом, но тот не обращал внимания, размашисто хлестал ремнём по обнаженному телу, с удовольствием наблюдая, как кожа в месте удара сначала белеет, потом краснеет и становится бордовой, а в тех местах, где ремень лег ребром, наливается синевой. Глеб порол долго, без пауз, широко размахиваясь и вкладывая в удар почти полную силу. Кого он наказывал? Алекса? Возможно, но за что? Не за поцелуй же… Конечно, нет. Глеб отчетливо понимал, что это лишь повод, и осознавал, как со сходящими на хрип воплями мальчишки отпускает от себя давнюю боль и обиду живущий внутри него маленький мальчик.
-Хватит! - захлёбываясь воплями, взмолился Алекс.
Глеб остановился. «Чёрт! Перестарался!» - подумал он, глядя на рсцвеченные зад и ноги парня, но досадливо отмахнулся: «Наплевать».

Алекс не выходил из комнаты весь день. Глеб не трогал его, думая, что после хорошей порки мальчишке надо прийти в себя. Он не сомневался: Алекс никуда не денется, и зашёл к нему только вечером, около шести. Диван был убран, постельное бельё снято и аккуратно сложено. Рядом такой же аккуратной стопкой красовались вещи, которые купил Глеб. Алекс ушёл через окно, не взяв с собой ничего из подаренного.
Глеб усмехнулся: гордый щенок. Ну, ничего, побегает и вернётся, идти ему всё равно некуда. Но он ошибся: Алекс не вернулся ни в этот день, ни в три последующих. Глеба начинало разъедать чувство вины: он стал похожим на своего отца - жестоким и черствым, он стал таким, каким поклялся себе никогда не быть; он же клялся не причинять боли слабым и беззащитным, и вот так легко поддался соблазну при первой возможности.

Глеб пошел на набережную спустя пять дней, вечером, когда Алекс обычно заканчивал выступление. Он застал последние трюки. Выступающих было двое: Алекс и невысокая стройная девчушка с непослушной копной рыжих вихров. Мужчина залюбовался: отточенная до сотых долей секунд синхронность восхищала, слаженные, но при этом отрывистые редкие движения завораживали.
Артисты раскланялись под аплодисменты удовлетворенной толпы.
-Я сейчас, подожди меня, - негромко бросил Алекс спутнице и пошёл к Глебу.
Глеба обуревали противоречивые чувства, но он не спешил делиться ими с мальчишкой.
-Вернешься? - спросил как можно спокойней, пытаясь не выдать волнение.
Алекс немного помолчал, глядя куда-то в сторону.
-А ты не наигрался со мной? - насмешливо спросил он. - Чем ты отличаешься от них от всех? От отца? От матери? От дядюшки? Чем? У вас у всех руки чешутся, грёбаные извращенцы! - Алекс отвернулся, и Глебу показалось, что он заметил на его глазах блеснувшие слёзы.
Мужчина опешил. Подобной реакции он не ожидал, хоть и отчетливо понимал, что этот разговор - последний шанс убедить мальчишку, дальше, как ни старайся, будет бесполезно. Но и уступать и прогибаться не хотел, не хотел и не мог признать, что выпорол Алекса в угоду своим интересам, в какую-то нелепую отместку матери и отцу, как будто они сейчас могли бы, наконец-то, понять, каково ему было тогда, в его опостылевшем бесправном детстве.
Алекс ушёл молча. Глеб наблюдал, как они собрали реквизит и, обнявшись, не спеша пошли по набережной.
Немного постояв, глядя им в след, он подошел к винному прилавку, заказал пол-литра и двушку крепленого, и пока продавец цедил из кеги в пластик, залпом опрокинул стакан.
Глеб вернулся домой, долго вертел в руках телефон, потом всё-таки набрал номер и долго слушал в трубке длинные гудки. Наконец, на том конце провода раздался заспанный голос:
-Алло?
-Танюш, - Глеб сделал паузу, - может, на море?

Рассказ написан в рамках "Литературной дуэли"
http://porkaposledstviya.myqip.ru/?1-26-0-00000003-000-0-0-1671386732